Складываю брови в озадаченную гримасу:

– Какая такая Анна?

Он моргает, а когда принимается блеять, я подаюсь вперед, опершись на локти:

– Я хочу, чтобы ты выслушал меня очень внимательно, Томас. Я ценю подсказку. Но никакой кавалерии нет, и я не набираю рекрутов. Тебе понятно? – А затем, прежде чем он успевает возразить, думаю крепко, думаю обо всех мерзостях, когда-либо совершенных мной, о мириадах способов, какими на моих глазах истекали кровью, горели и разрывались на части. Посылаю ему взрывающиеся в глазницах глаза Питера Карвера. Посылаю истекающего черным гноем стопщика Графства 12, кости которого обтягивает высыхающая кожа.

Это все равно что бить его по лицу. Голова у него по-настоящему запрокидывается, на лбу и на верхней губе выступает пот. Он сглатывает, кадык ходит вверх-вниз. По-моему, бедняга вот-вот расстанется со своими суши.

Он не возражает, когда я прошу принести счет.

Разрешаю Томасу подвезти меня до дома. Стоило ослабить оборону, как он перестал так действовать мне на нервы. Поднимаясь по крыльцу, слышу, как он опускает окно и неуклюже интересуется, собираюсь ли я на вечеринку на Краю Света. Ничего не отвечаю. Видение этих смертей послужило ему отличной встряской. Он все больше кажется мне просто одиноким парнишкой, и я не хочу повторять ему, чтобы держался от меня подальше. Кроме того, если он и правда такой экстрасенс, то ему и спрашивать не надо.

Захожу и ставлю рюкзак на кухонный стол. Мама дома, нарезает травы то ли для обеда, то ли для одного из бесконечно разнообразных магических снадобий. Вижу земляничные листья и корицу. Либо приворотное зелье, либо намечается коврижка. Желудок делает сальто и хлопает меня по плечу, поэтому направляюсь к холодильнику, чтобы сделать себе бутерброд.

– Привет. Через час ужинать будем.

– Знаю, но я хочу есть сейчас. Растущий организм. – Достаю майонез, мраморный сыр и копченую колбасу. Нашаривая хлеб, параллельно думаю обо всем, что мне сегодня надо сделать. Атам чист, но это на самом деле не важно. Встреч с покойниками не предвидится, какие бы слухи по школе ни ходили. Ни разу не слышал, чтобы призрак напал на группу больше десяти человек. Такое только в ужастиках случается.

План на сегодня постепенно складывается. Я хочу услышать историю Анны. Хочу найти людей, которые приведут меня к ней. Ромашка поведал мне немало – ее фамилию, ее возраст, – но он не сказал мне, где она появляется. Он знал только, что это происходит в доме ее семьи. Разумеется, я мог бы пойти в местную библиотеку и вычислить место жительства семейства Корлов. Такое событие, как убийство Анны, наверняка попало в газеты. Но какая в том радость? Это же моя любимая часть охоты. Знакомиться с ними все ближе. Слушать легенды о них. Я хочу, чтобы они заполнили мое сознание до предела, и тогда при встрече я не буду разочарован.

– Как прошел день, мам?

– Хорошо, – отзывается она, склоняясь над разделочной доской. – Надо позвонить морильщику. Убирала на чердак коробку с пластиковой посудой и увидела, как за одной из стенных досок исчезает крысиный хвост. – Она вздрагивает и кривится от отвращения.

– А чего ты просто не запустишь туда Тибальта? Понимаешь, кошки именно для этого и предназначены. Ловить мышей и крыс.

Глаза ее округляются от ужаса:

– Фу. Я не хочу, чтоб он подхватил глистов, пожевав какую-то мерзкую крысу. Просто позвоню морильщику. Или можешь подняться туда и поставить мышеловки.

– Обязательно, – говорю. – Но не сегодня. Сегодня у меня свидание.

– Свидание? С кем?

– С Кармель Джонс. – Улыбаюсь и качаю головой. – Это по работе. Сегодня в парке у водопада какая-то вечеринка, там мне наверняка удастся раздобыть конкретную информацию.

Мама вздыхает и снова принимается за нарезку.

– Она хорошая девочка? – Как обычно, ее клинит не на той части новостей. – Мне не нравится думать, что ты все время используешь этих девушек.

Смеюсь, спрыгиваю с кухонной стойки и сажусь рядом с ней. Тырю клубничину.

– Ты говоришь так, как будто это что-то плохое.

– Использование ради благой цели все равно использование.

– Я в жизни не разбивал сердец, мам.

Она цокает языком:

– И влюблен тоже никогда не был, Кас.

Разговоры с моей мамой о любви хуже тех, что включают в себя птичек и пчелок, поэтому я бормочу что-то насчет бутерброда и смываюсь с кухни. Мне не нравится подозрение, что я собираюсь сделать кому-то больно. Неужели она думает, что я не соблюдаю осторожность? Неужели не понимает, на какие ухищрения я иду, чтобы удерживать людей на расстоянии вытянутой руки?

Вгрызаюсь в бутерброд и стараюсь не заводиться. В конце концов, она просто ведет себя как мама. Однако то, что за все эти годы я ни разу не приводил домой друзей, должно было бы навести ее на некоторые мысли.

Но теперь не время об этом думать. Это ненужные осложнения. Уверен, рано или поздно подобное случится. Или не случится. Не стоит зацикливаться на этом. В любом случае, не могу представить, чтобы я завязал. Всегда будут мертвые, и мертвые всегда будут убивать.

Кармель заезжает за мной чуть позже девяти. Выглядит она шикарно – розовый топ на бретельках и короткая юбка цвета хаки. Светлые волосы распущены. Мне следовало бы улыбнуться, сказать что-то приятное, но я замечаю, что сдерживаюсь. Мамины слова вмешиваются в мою работу.

Кармель водит серебристую «Ауди» не старше двух лет. Машина уверенно вписывается в повороты, и мы несемся мимо незнакомых дорожных знаков – одни напоминают футболку Чарли Брауна[17], а другие предупреждают, что на машину может напасть лось. Смеркается, свет приобретает оранжевый оттенок. Воздух становится влажным, а ветер с силой бьет в лицо. Хочется высунуть голову из окна как собака. По выезде из города уши у меня встают торчком: я выслушиваю ее – Анну, – гадая, чувствует ли она, что я удаляюсь.

Я ощущаю ее присутствие здесь, смешанное с гумусом сотен других призраков. Одни просто безобидно шаркают, другие полны злобы. Не представляю, что значит быть мертвым, – странная мысль для меня, учитывая знакомство с таким множеством привидений. Это по-прежнему тайна. Я не совсем понимаю, почему одни люди остаются, а другие нет. Гадаю, куда ушли те, кто уходит. Интересно, а те, кого убиваю я, попадают в одно и то же место?

Кармель спрашивает меня про уроки и про мою старую школу. Отделываюсь расплывчатыми ответами. Пейзаж мгновенно сделался сельским, и мы проезжаем через городок, где половина зданий утратила форму и обвалилась. Во дворах припаркованы машины, покрытые многолетней ржавчиной. Это напоминает о местах, где я бывал раньше, и до меня доходит, что я побывал слишком много где. Ничего нового больше может и не оказаться.