Северина не ходила ни к Бугаеву, ни к Немцу. Сложилось так само собой: ей не хотелось. Мужчины иногда захаживали в тот дом, где гостевала Северина, сидели недолго, напоследок говорили что-нибудь важное, типа: «Если не будешь уважать Родину, вырастешь проституткой» – это Бугаев. Или: «Учиться тебе надо, а не тут сидеть, чтобы всю жизнь в навозе не копаться» – это Немец.

Северина не имела ничего против навоза. Навоз – это корова, а корова – это очень хорошо. Это – еда, красота и сила.

И вот как раз в среду, когда Елка рассказывала Северине невероятную историю о любви военнопленного немца к женщине-друиду – тут недалеко, под Сурками, в рабочем поселке это было, – вдруг приехала Любава, а с нею, кроме хозяина жеребца с санями, женщина молодая и незнакомая. Любава не побежала как обычно топить баньку, быстро выложила из сумки продукты, увела Северину в дальнюю комнату и еще плотно закрыла двери. Так Северина и не успела узнать, кто такие друиды.

Темнело уже – окошки посинели. Любава нервничала и подбирала слова, а Северина вдруг испугалась, как будто ее судьба должна решиться.

– Помнишь, как ты проверяла, есть ли у Мурки теленок в животе? – перешла к делу Любава.

– Чтобы ее лишний раз не вести к быку? – почему-то шепотом спросила Северина.

– Правильно. Чтобы лишний раз не покрывать. Помнишь?

– Помню. Теленочек не образовался, ты привезла Колю, и он шприцем все сделал вместо быка.

– Молодец, – улыбнулась Любава и, не выдержав пристального взгляда девочки, обхватила ее голову рукой и прижала к груди, чтобы укрыться от ее глаз. – Севка, помоги моей двоюродной племяннице. Ей такое счастье подвалило – жених иностранец образовался, а она боится, что забеременела.

– Жених не хочет ребеночка? – подняла голову Северина.

– Да не от него ребеночек! – выдохнула отчаяние Любава, отстранилась от Северины, села к столу и обхватила себя за плечи. – Она же дура еще совсем – девятнадцать лет, что она понимает! Пойду на аборт, говорит, и никто меня не остановит! Ой, дура-а-а! Я такая же была, мне Елка не указ!.. Она сильно просила родить ребеночка. А теперь – что? Выхолощенная живу после того аборта! И эта дура может остаться на всю жизнь пустой. Если ты не поможешь, она все одно пойдет под чистку.

– Я?.. – от неожиданности Северина облокотилась на кровать – с высокой периной и горой подушек.

– Ты не думай ни о чем, он там еще и не ребеночек вовсе, это вроде зародыша на курином желтке, не больше четырех недель.

– Я знаю, как выглядит четырехнедельный человеческий зародыш, – закрылась руками Северина, словно Любава посветила ей в лицо фонариком.

– Как это – знаешь?.. Ты уже такое видела?.. – опешила Любава.

– Видела. В книжке. Называется общая биология. У него есть глаза, жабры и хвост.

– Хвост?.. – Любава схватила себя рукой за горло.

– Я не смогу, – помотала головой Северина. – Это же не опухоль, не нарыв. Это же... не рассосется... Я не знаю, что с таким делать!

Любава со стула сползла на пол и пошла на коленях к Северине.

– А ты с ним поговори. Как ты говоришь с болезнью? Скажи, пусть уходит, раз он не нужен этой дуре. А то ведь соскребут его. А ты... знаешь что, посмотри сначала, ладно? – уговаривала она девочку, гладя ее ладонью по спине. – А как посмотришь, так сама и реши, ладно? Нет – так нет. Посмотри, заодно и узнаешь, правильно ли в книжке нарисовано, а?

– Да что я – насквозь вижу что ли? – невольно улыбнулась Северина. – Я это чувствую... нет, не могу объяснить!

– А я тебе любую книжку привезу. У нас, знаешь что?.. У нас на свалку скинули целых два самосвала добра после пожара. А там книжки старинные есть, некоторые совсем чуток обгорели. Я ведь не особо читаю, а отгребла несколько. Ничего, что без обложек, там люди изображены в разрезах и надписи медицинские, как чего называется. А год, знаешь какой? Тыща восемьсот пятьдесят пятый!

– Тогда уже были книжки? – поразилась Северина.

– Так я позову Шурочку? – встала с пола Любава.

* * *

Шурочка вошла бесшумно и застыла у порога. Полненькая, ладная, хоть и невысокая, беленькая, с чистыми глазами, на все готовая. Такая она стояла отчаянно готовая, что Северина сразу почувствовала себя старше и умней.

– Садись, – сказала, – не стой у порога. У порога и у черта два рога.

– Я помню, – улыбнулась Шурочка. – Так Солодуха говорит: «А под иконой в избе его не видно нигде». Ты, это... Ты не думай, я не злая. Просто выбраться хочу, пожить сытно с добрым мужиком. Ты только глянь, есть там чего, а то я к врачу идти боюсь – сразу поставит на учет по беременности, если залетела... У нас ведь на заводе и к врачу этому лишний раз не сходишь – а ну как все узнают?..

– Ты что, сама не чувствуешь?.. – удивилась Северина.

– Нет, – ответила Шурочка. – Я только боюсь, что у меня месячных нет, а чувствовать – не чувствую, – она вдруг решительно шагнула к столу, задирая на ходу свитер вверх, к подбородку.

Северина увидела надвигающийся на нее пупок и – само собой как-то вышло – положила на него руку. Закрыла ладошкой. И Северину озарило. Как будто изнутри светом обожгло. Первый раз она вдруг поняла, что умеет. До этого – с животными и старухами – вроде игры было. От жара внутри Северина задохнулась, руку отняла и забилась в угол. Села, скорчившись, на пол, зашибленная своей причастностью к божьему промыслу. Шурочка испугалась, бросилась к девочке, хотела ее приласкать, успокоить, что сама все решит, а Северина голову подняла, Шурочка и отшатнулась. Смотрела Северина сквозь нее далеко-далеко, совсем чужая и потрясенная.

– Чего там?.. – шепотом спросила Шурочка.

– Ничего, – тоже шепотом ответила Северина. – Там не человек еще был. А теперь – ничего...

– Не человек? – Шурочка стала на коленки, вглядываясь в пустые глаза девочки. – А кто? – спросила она с ужасом.

– Такое... с ноготь, еще даже без сердца. Значит, не больше трех недель. Так в учебнике было написано. Сердце – после четырех недель.

Дверь в комнату открылась. Вошла Армия. Отстранив Шурочку, силой подняла Северину за руку и приказала:

– А ну, марш домой! Загостилась тут.

– Даже сердца еще не было, и глаз не было!.. – возбужденно объясняла Северина. – Не больше сантиметра!

– Домой! – подтолкнула ее к двери Армия.

Любава быстро накинула на девочку ватник и платок. Вывела ее на крыльцо. Вернувшись, стала перед Армией – руки в боки. Шурочка с Елкой быстренько ушли в дальнюю комнату.

Женщины стояли друг перед другом минуты две. Армия, стиснув зубы, внимательно изучала лицо Любавы – сантиметр за сантиметром. Любава трусила, но вида старалась не подавать, напряженно, откинув голову назад, смотрела в глаза Армии с вызовом и напором. Первой заговорила Армия: