Георг Зиммель считает, что социальный конфликт между человеком как законченной индивидуальностью и как просто членом общества, есть случай формального дуализма, в который неизбежно вовлекает нас принадлежность наших жизненных содержаний иным сферам помимо нашего «Я». Он это объясняет так, что с тех пор как человек стал говорить о себе «Я», он превратился в объект себя самого, превосходящий и себе противопоставленный, с тех пор как посредством такой формы человеческой души объекты, ее наполняющие, оказываются собранными в единый центр. С тех пор из этой формы должен был произрасти идеал того, чтобы все это, связанное с серединной точкой, было единством, замкнутым в себе и потому самодостаточным целым. Однако те содержательные объекты, на которых должна происходить организация Я в этот собственный и единый мир, принадлежат не только ему одному. Они ему заданы со стороны некоторого пространственно-временного извне, они являются одновременно содержанием каких-то иных миров, общественных и метафизических, и в них они обладают формами и взаимосвязями «Я». Через эти содержания, представляемые «Я» в своеобразном виде, внешние миры схватывают «Я», чтобы включить его в себя они желают разрушить центрирование этих содержаний вокруг «Я», с тем, чтобы в большей степени их преобразовать согласно их собственным пожеланиям. Можно сделать вывод, что «самопроизводство человека во внешнем» всегда идет через противоречие и трагическое.

Трагедия является средством выражения «несовершенной человечности», в которой всегда остается место для морального выздоровления, и заключает в себе прочный порядок жизни, где всегда возможна удача и неудача. Они всегда представлены в жизни как парадоксальный союз обоих, то есть в «трагедии» содержится духовное выживание, связанное с достижением, укреплением и выздоровлением конкретных добродетелей в человеке. Трагедия содержит в себе целостную картину человеческих качеств, укорененных в нем и трансцендентных индивидуальной жизни. Эта целостность, относящаяся к устойчивости моральной основы жизни, достигается через вечное трагическое противоречие между самосознанием индивида и его моральной чистотой. В трагическом индивид, обладающий рефлексивностью, интуицией, воображением все равно не может приложить силу своего ума к своей разделенной самости. Здесь важно само по себе наличие сознания, а не способы его функционирования. Наличие сознания должно быть истинным, а не проявляться в присутствие поспешных и необдуманных мыслей. Именно в трагическом рациональность борется с другими составными частями личности, в частности, с моральными (нравственными) принципами. Сила трагического ума должна заключаться в силе понимания. Только трагическому присуще понимание несоответствия между порывами и силой, гордостью и природой мира, волей и сложностью внутренних и внешних сил движения, чувством неуязвимости и силой моральных последствий и т. д. Другими словами, природа трагической жизни есть трещина между императивом и импульсом, а природа понимания есть разделенность, несовместимость, конфликт. Человек не может хотеть быть «не – Я», то есть быть несамоидентичным. Но эта самоидентичность не есть дело разума, чувства или воли в отдельности. Трагическое заключается в согласованности интеллектуальной необходимости с аффективной необходимостью и с необходимостью воли. Разум говорит, что человек конечен, а сердце – что бесконечен. Декарт, выводя существование из факта мышления, переворачивает проблему, то есть он хочет начать с того, чтобы перестать быть самим собой. Он хочет быть чистым мыслителем, однако мыслитель не есть собственно человек. Личная и аффективная отправная точка есть всегда трагическое чувство жизни. Отсюда вытекает трансцендентная мораль трагического, по которой глубочайший раскол мира должен восприниматься как благо, поскольку только через него достигается трагическое знание. Истина открывается человеку через раскол и разрушение. «Расколотость бытия истины или неединство истины является фундаментальным открытием трагического знания», – пишет К. Ясперс[26]. Учение Гегеля о том, что в трагическом сталкиваются «для себя истинные силы», Ясперс дополняет утверждением невозможности полного знания истины.

Один из основных признаков трагедии заключается в том, что герою присущ некий духовный максимум. Благоразумный человек, действуя в соответствии со здравым смыслом, руководствуется лишь устоявшимися предрассудками своего времени. Трагический герой действует сообразно с необходимостью осуществить себя, невзирая ни на какие обстоятельства. Он действует свободно, сам выбирая направления и цели действия, принимая на себя ответственность как индивида, так и родового человека. Ответственность как сознание неоспоримого авторства, бытия «для себя», по Сартру, тягостна, поскольку именно через бытие «для себя» и существует мир. Поскольку бытие «для себя» заставляет себя быть, какова бы ни была ситуация, в которой оно находится, поскольку оно должно целиком принять ответственность за эту ситуацию, сколь ни была бы она враждебна. Эта абсолютная ответственность и есть следствие свободы. Поступая тем или иным образом, трагический герой приходит к пониманию двойственности: с одной стороны, он чувствует, что мир нездоров, а с другой – ощущает себя соучастником мира. Трагический герой становится виновным без вины. Его задача заключается в восстановлении первоначальной «меры», гармонии, в искуплении вины за отклонение от абсолютного состояния, вины за обособление, за индивидуализирование, за конечность. Трагический герой – носитель чего-то выходящего за рамки индивидуального бытия. Но с другой стороны, в категории трагического отражаются некие фундаментальные несовершенства бытия, сказывающиеся на судьбе личности. В активности трагического героя, в его собственном характере, заключена причина его гибели. Трагическая развязка заложена в самой личности; внешние обстоятельства могут лишь прийти в противоречие с чертами характера трагического героя и проявить их, но причина его поступков в нем самом. Следовательно, он несет в себе свою гибель, причина которой – его трагическая вина. С точки зрения Гегеля, в трагедии гибель не есть только уничтожение. Она означает также сохранение того, что в данной форме должно погибнуть. Существу, подавленному инстинктом самосохранения, противопоставляется человек, свободный от «рабского сознания» и способный жертвовать жизнью ради высших целей. Умение постигнуть идею бесконечного развития – важнейшая характеристика человеческого сознания. Гибель личности приобретает трагическое звучание только там, где человек, обладая самоценностью, живет во имя людей. С одной стороны, существует неповторимо индивидуальное своеобразие и ценность личности, а с другой – погибающий герой находит продолжение в жизни общества. Здесь трагическое – сфера осмысления всемирно-исторических противоречий, поиск выхода для человечества.

Выводы

1 Экзистенция есть подлинное пребывание человека при бытии, есть экстатическое стояние в истине бытия.

2. Бытие становится истинным только в том случае, когда оно переживается, когда оно становится внутренним для человеческой жизни и соотносится с ней.

3. Трагическое присуще отношениям сущего и существования. Для человека – это отношение между конечной и не знающей покоя субъективной жизнью и бесконечным и неподвижным ее содержанием.