Папочка ненавидит ангелов, потому что, по его словам, это сентиментальщина. Мамочка называет их пресными. Я нашла это слово в словаре — оно означает «неинтересные, пустые». Думаю, она права. Именно такие у них глаза. Мамочка говорит, что ангелы привлекают внимания больше, чем заслуживают его. Когда на надгробии ангел, то все смотрят на него, а не на другие памятники вокруг, но на самом деле — что на него смотреть? Ничего в нем такого нет.

— Почему ты так любишь ангелов? — спросила я Лавинию.

Она рассмеялась.

— Разве их можно не любить? Они посланники Бога, и они несут любовь. Когда я смотрю на их лица, мне становится так спокойно и надежно.

Я думаю, это и есть пример того, что папочка называет сентиментальным мышлением.

— А где именно находится Бог? — спросила я, думая об ангелах, которые перелетают между Ним и нами.

Лавиния была потрясена моим вопросом и перестала листать страницы.

— Там, наверху, где же еще? — Она показала на небеса. — Ты что — ничего не слушаешь в воскресной школе?

— Но там звезды и планеты, — сказала я. — Я знаю — я их видела в папочкин телескоп.

— Осторожнее, Мод Коулман, — сказала Лавиния, — не богохульствуй.

— Но…

— Прекрати! — Лавиния закрыла уши руками. — Я не могу это слушать!

Айви Мей захихикала.

Я сдалась.

— Ну, хорошо. Идем к Дженни.

На этот раз Дженни ждала нас у главных ворот, вся красная и запыхавшаяся, словно ей опять пришлось подниматься в гору, но живая и здоровая, чему я очень обрадовалась.

— Где вы были, девочки? — воскликнула она. — Я тут вся изволновалась!

Мы начали спускаться вниз, когда я спросила у нее, узнала ли она про материю для мамочки.

— Книга! — взвизгнула она и побежала назад на кладбище. Мне очень не хочется думать о том, где она могла ее оставить.

Бегать по поручениям хозяйки мне было ох как не по душе, доложу я вам. И прекрасно знает ведь, как я занята. Встаешь ни свет ни заря и до девяти вечера на ногах. И всего один выходной в году, не считая Рождества и следующего за ним дня. А ей взбрендило, чтоб я отнесла книги и захватила на обратном пути материю — хотя вполне могла бы сделать это сама. У меня на чтение времени нет, даже если бы захотела, да я и не хочу.

И все же день был теплый, солнечный, и, должна признать, выйти на улицу было очень даже неплохо, хоть я и не люблю взбираться вверх по холму в Виллидж. Мы добрались до кладбища, и там я собиралась оставить девочек и пробежаться по магазинам. Но тут я увидела его собственной персоной. Он, шагая чуть подпрыгивающей походочкой, катил по двору тачку. Он повернул голову и улыбнулся мне, и я подумала:

«Ну-ка, погоди минуточку…»

И тогда я сказала девочкам, что у них есть полчаса — не больше, пусть делают что хотят. Они собирались разыскать мальчишку, с которым играют, и я предупредила их, чтобы были с ним поосторожнее, они тут такие грубияны. И чтобы за маленькой присматривали — за Айви Мей. У нее вроде такая привычка — вечно тащиться сзади, хотя, уверена, ей просто так нравится. Я заставила их всех взяться за руки. И они понеслись в одну сторону, а я — в другую.

Сегодня мы с Уотерхаусами ходили на костер на Хите. Девочки этого хотели, мужчины между собой неплохо ладят (хотя Ричард втайне и посмеивается над Альбертом Уотерхаусом), а нам с Гертрудой Уотерхаус остается лишь улыбаться и терпеть общество друг друга, насколько это удается. Мы стояли вокруг огромного костра на Парламент-Хилл, держа свои сосиски и печеный картофель, и восхищались тем, что собрались на том самом холме, где в свое время Гай Фокс[9]ждал, когда взлетит на воздух Парламент. Я смотрела, как люди то подходят ближе к костру, то отодвигаются от его жара, пытаясь найти место, где им будет лучше всего. Но если нашим лицам было жарко, то наши спины мерзли, это как с картошкой: снаружи она подгорела, а внутри — сырая.

Мой порог чувствительности к жару гораздо выше, чем у Ричарда или Мод, да и вообще, чем у большинства людей. Я подходила к костру все ближе и ближе, пока мои щеки не заалели. Когда я оглянулась, кольцо людей было далеко за мной — я одна стояла у самой кромки огня.

Ричард даже не смотрел на костер — его взгляд был устремлен куда-то вверх. В этом весь он — он любит не жар, а холодные пространства Вселенной. Когда наш роман только начинался, он водил меня, прихватив Гарри в качестве компаньона, смотреть на звезды вместе с другими астрономами-любителями. Тогда мне это казалось таким романтичным. Сегодня же, увидев, как он задирает голову к звездному небу, я почувствовала лишь пустое пространство между этими крохотными бриллиантиками и мною, и оно было похоже на тяжелое одеяло, готовое упасть на меня. Я испытала такое же удушье, как при мысли о том, что меня могут похоронить заживо.

Не понимаю, что он находит в этих звездах — он, а теперь еще и Мод, потому что, уходя по вечерам со своим телескопом на Хит, он начал брать ее с собой. Я ничего не сказала — мне, в общем-то, жаловаться не на что, а Мод так просто счастлива, что он уделяет ей столько внимания. Но у меня руки опускаются, потому что я вижу, как он воспитывает в ней тот же холодный рационализм, который я обнаружила в нем самом после свадьбы.

Конечно, это смешно. Меня отец тоже воспитывал в строгих рамках логики, и я презираю сентиментальщину нашей эпохи, ту самую сентиментальщину, которая возведена в культ Уотерхаусами. Но втайне я радуюсь дружбе Лавинии и Мод. Пусть Лавиния экзальтированная, пусть она вызывает у меня раздражение, но она не холодная, и она служит противовесом этой мертвящей тяге к астрономии.

Я стояла у огня среди царившего вокруг меня веселья и размышляла о том, какое я все-таки странное существо; даже мне это известно. Слишком большое пространство пугает меня, слишком маленькое — тоже. Не могу найти себе подходящего места: я либо слишком близко к огню, либо слишком далеко от него.

У меня за спиной стояла Гертруда Уотерхаус, обняв за плечи обеих своих дочерей. Мод стояла рядом с Лавинией, и они над чем-то смеялись, Мод — немного стесняясь, словно не была уверена, стоит ли ей разделять веселье с остальными. Я посмотрела на нее, и у меня вдруг екнуло сердце.

Временами общество Уотерхаусов довольно тягостно. Лавиния, наверное, командует своей матерью, но между ними явно существует взаимная любовь, что у меня с Мод никак не налаживается. Проведя в их обществе несколько часов, я ухожу полная решимости взять Мод под руку по дороге, как это делает Гертруда с Лавинией. И еще я собираюсь больше бывать с нею — читать ей, помогать с шитьем, брать ее в сад, водить в город.