Доктор поморщился и покачал головой:

– Нет, мой друг. Я не из тех эскулапов и не собираюсь творить над вами подобное. Уверяю вас, я с уважением отношусь к человеческой жизни. Видите ли, я психолог и к тому же страстный путешественник. Я изучаю чужие цивилизации и пишу труды по этому предмету. Тот эксперимент, который я имею в виду, куда приятнее. Мы собираемся посмотреть, сможем ли мы одурачить общество, пусть совсем немножко.

Глаза Лукаса удивленно расширились, он усмехнулся. Теодор Кавендиш лукаво улыбнулся:

– Мне кажется, это может вас заинтересовать.

– Что-то я не больно понимаю, что вы задумали, старина.

– Я расскажу вам, как только мы приедем в «Непорочную деву». Это последний оплот цивилизации, а потом начнется бесконечная пустошь Крэгмира.

Полчаса спустя они сидели в уголке переполненной таверны, где несколько женщин довольно свободного поведения и похотливых парней отплясывали под напев скрипки. Их смешки и хихиканье перемежались руганью, смешиваясь со звуками музыки. Дым от нескольких дюжин трубок приятно щекотал ноздри Лукаса. Вскоре воспоминания о тюрьме как-то сами собой исчезли из его головы, уступая место присущему ему жизнелюбию.

– Как вы думаете, Дэвин, сможете вы изобразить джентльмена? – поинтересовался Теодор после того, как буфетчик поставил перед ними два стакана джина. – Вы что-нибудь знаете о высшем свете?

– Немало, – буркнул Лукас, нахально усмехнувшись. Он потягивал джин, перекатывая крепкую жидкость во рту, точно так, как джентльмен смакует прекрасное заморское вино, затем, шумно проглотив, продолжил: – И то, что я видел, мне не нравится, старина.

– Я полагаю, зависть лишала вас способности оценивать беспристрастнее.

Злость, подогретая джином, забурлила внутри. Лукас потянулся вперед, грозя в воздухе указательным пальцем.

– Зависть? Да они нисколько не лучше. Просто богаче и удачливее. Они живут только ради себя. Уж если чего втемяшится им в башку, так…

– Так происходит в большинстве культур, – перебил доктор. – Что ж, я надеюсь, вы не возражаете поднять тост за каждого, кто имеет свою собственную цель в жизни?

Теодор поднял свой стакан, после некоторого колебания Лукас в ответ сделал то же самое, сопровождая жест иронической улыбкой. Затем одним глотком покончил с остатками спиртного.

– Да-да, – сказал Теодор, поднимая руку, чтобы повторить заказ, – человек в тюрьме только накапливает злость. Скажите мне, Дэвин, как по-вашему, в чем состоит предназначение богатого человека? Может быть, вы считаете, что он существует для того, чтобы обеспечивать вас? Я имею в виду, чтобы вы могли бы изъять у него деньги самым гнуснейшим образом?

Темные брови Лукаса сошлись вместе, предрекая бурю.

– Я никогда не стыдился своего ремесла. У меня были на то свои причины.

Теодор скрестил руки на груди и откинулся на стуле, ожидая, пока бармен отойдет, чтобы продолжить разговор. Лукас молча вертел стакан в руках.

– Что за причины?

Лукас поднял на него глаза. Его ярость поугасла. Теодор Кавендиш казался непохожим на других представителей света. Лукасу он нравился. Тюремщик сказал, что он выложил немалую сумму за его освобождение, значит, у щедрого доктора есть свои объяснения на этот счет.

– Я воровал, потому что на меня рассчитывали другие люди.

– Ваша воровская шайка?

– Можете думать что хотите. – Лукас взглянул сквозь табачный дым на своего благодетеля и снова отхлебнул джин.

Крепкий напиток уже ударил ему в голову. Он не ел несколько дней, но будь он проклят, если скажет об этом. Просить не входило в его привычки.

– Вам не приходилось участвовать в охоте… ну, скажем, на лис, мистер Дэвин?

Лукас удивленно приподнял брови. Его рот скривился в усмешке.

– Как же, как же! Я только что вернулся с охоты с графом Лили Ливер. Но в конце концов я сам угодил в руки шалуньи – его дочери. И до утра провозился с милашкой, просто кровь с молоком, скажу вам, старина! Мы немножко поиграли в вист, а потом всласть покувыркались на сене.

Теодор задумчиво смотрел на Лукаса, молча смакуя тепло джина на своем языке. Сделав новый глоток, он виновато уставился на своего собеседника:

– Может, мне следовало перефразировать вопрос? Вам никогда не хотелось принять участие в охоте?

Перед глазами Лукаса внезапно всплыла картина Джермейн-Хауса, и он вспомнил свое непреодолимое желание обладать этим поместьем, быть частью его жизни. Он сжал свой стакан, сдавливая его, как будто это были его безумные фантазии – олицетворение всего, что он сам презирал.

– Нет. Я скорее умру, чем стану жить в вашем проклятом обществе, а это включает и охоту, то бишь убийство безобидных зверей.

– Ах, мой дорогой. – Доктор сочувственно покачал головой. – Тогда вам никогда не испытать того особого, неповторимого волнения, которое присуще только охоте! И вы никогда не узнаете, что за наслаждение выкурить сигару, сидя у камина и потягивая бренди после удачной охоты. И что за дивный вкус у запеченного лосося, паштета из гусиной печенки или оленины, приправленной соусом из лесных трюфелей. Или я не прав?

– Вы о чем, старина? – Лукас презрительно выпятил нижнюю губу.

Теодор пододвинулся поближе к нему.

– Я не стал бы порицать стиль жизни, который сам не попробовал, мой дорогой. И я уверен, вы измените свое мнение, если приобщитесь к этому, Дэвин. По крайней мере при соответствующих условиях у вас на столе будет достаточно лосося и оленины, и вам не придется отнимать их у других. Это то, что я вам предлагаю. Соответствующие условия. Я хочу, чтобы вы поехали со мной в одно тихое поместье, где мы смогли бы подробнее обсудить ваше будущее.

– Что я должен сделать… ради такой чести?

– Вам предстоит играть роль джентльмена в течение примерно двух недель, а затем всю оставшуюся жизнь безбедно жить на полученное вознаграждение.

– А что за поместье? В этом графстве…

– Оно называется Фаллингейт.

Фаллингейт? Лукас чуть не поперхнулся джином. Обжигающая жидкость застряла в горле, в глазах блеснули слезы. Он проделал такой трудный путь из Лондона, чтобы лишь издалека взглянуть на Фаллингейт и на Джермейн-Хаус, но был арестован, и вот сейчас его готовы отвезти к главным дверям, как какого-то местного сквайра. Ну и дела… Голова, тяжелая от выпитого, отклонилась назад, и он, не обращая внимания на своего благодетеля, разразился смехом, полным иронии и сарказма. Он смеялся, пока его пустой желудок не скорчился от боли. Тогда он обхватил живот обеими руками и глубоко вздохнул. Мог ли он спланировать лучше?

– Когда мы должны выехать?

Теодор поднял свой стакан:

– Позволим себе еще немного на дорожку?