Призрак остановился в полуметре от них и, миролюбиво протянув вперед ладони, попросил визжащую Катю:

– Сударыня, не могли бы вы сделать небольшую паузу в ваших воплях? Признаться, я не большой любитель женского визга.

Услышав обращенный к ней мягкий баритон, Катя от удивления перестала визжать и уставилась на призрака. Внешне он абсолютно не был похож на Аттилу. Новый призрак был высоким, плечистым, с уверенным и открытым лицом. Над верхней губой у него красовались роскошные пшеничные усы, концы которых завивались щегольскими колечками. Да и одет призрак был не как предводитель гуннов, а скорее как военный начала XIX столетия – в облегающие белые штаны, сапоги со шпорами и красный распахнутый гусарский ментик, из-под которого выглядывала белая шелковая рубашка.

Приветствуя их, гусар щелкнул каблуками. Звякнули шпоры.

– Майор лейб-гвардии Петровского гусарского полка князь Багрятинский! – представился он. – С кем имею честь?

«Великолепная пятерка» нерешительно назвала свои имена. Не представился лишь Гений, который пораженно смотрел то на гусара, то на инфракрасный фонарь у себя в руках. «Невероятно, – бормотал он. – Просто невероятно».

– Приятно, что вы держите себя в руках. Тот чудак в маске, навстречу которому я шагнул из стены, повел себя иначе, – сказал гусар.

– Мы знаем… слышали, как он вопил… – сказала Катя и смутилась, вспомнив, что и она сама тоже вопила.

– Вас зовут Екатерина? Позвольте поцеловать вашу ручку. Целовать прекрасные руки – моя слабость.

Гусар шагнул вперед, галантно наклонился и поцеловал девушке руку. Катя не ощутила поцелуя, лишь едва заметное электрическое покалывание в том месте, которого призрак коснулся губами. Сама не зная отчего, девушка покраснела и опустила глаза. Стоявший рядом Дон-Жуан что-то пробурчал и неуклюже, как медведь, стал переминаться с ноги на ногу. Бедного влюбленного грызли муки ревности.

– Премного благодарен, сударыня. Вы меня душевно утешили. Признаюсь, в моем положении каждое новое знакомство – огромная удача, – поблагодарил князь Багрятинский.

– Нет никаких сомнений, это действительно привидение, – вполголоса, словно доказывая что-то самому себе, произнес Егор.

Услышав его слова, гусар пожал плечами.

– Совершенно верно, черт меня возьми! Говоря по сути, я призрак, хотя, признаться, и избегаю думать и говорить о себе подобным образом. Прежде всего я дворянин и гусар, – сказал он.

– Простите, а вы не Аттила? – набрался смелости Паша.

Гусар расхохотался. Хохот у него был басистым и заразительным. Слыша его, сложно было самому не засмеяться.

– Аттила? Неужели я так похож на этого исторического гунна?

– Мы разбили кувшин из могильника и случайно выпустили его призрак, – хмуро объяснил Егор.

Князь Багрятинский перестал смеяться:

– Похоже, дело серьезное. И долго этот бедолага провел в кувшине?

– Почти тысячу семьсот лет… Со дня своей гибели, – сказала Катя.

– Тогда могу себе представить, в какой он теперь ярости, – покачал головой князь. – За две тысячи лет, сидя в кувшине, можно возненавидеть весь мир, тем более что Аттила и при жизни был далеко не ангелом.

Гусар повернулся к окну и посмотрел на темный двор. Глядя на его спину, Катя подумала, что, если бы не свечение, исходившее от его рук и плеч, его ни за что нельзя было бы отличить от живого человека. Словно прочитав мысли девушки, призрак повернулся к ней.

– Ты думала о том, что я похож на живого? – пытливо спросил он.

– Я? Нет… Хотя да, думала… – призналась Катя. Князь Багрятинский улыбнулся.

– Знаешь, что отличает меня от живого? Лишь то, что мое тело давно стало прахом, однако моя бессмертная душа, мои мысли и моя любовь по-прежнему со мной. Каждую ночь я снова и снова брожу по этим улицам и переулкам. Ведь здесь стоял когда-то ее дом.

– Ее дом? – переспросила Катя. Князь Багрятинский кивнул:

– Это часть моей истории. Ее завершающая, самая грустная часть. Именно по этой причине, полагаю, я и стал призраком, и это же мешает моей душе оставить землю и полететь на встречу с ее душой. Если хотите, я расскажу вам, как я жил и как умер.

– А вам не будет тяжело это вспоминать? Гусар печально покачал головой:

– Какая разница? Разве такое можно забыть? Куда бы я ни шел, что бы ни делал, образ ее неотрывно стоит передо мной. Зачем судьбе было угодно так жестоко разлучить нас?

Внизу хлопнула дверь. Кто-то поднимался по лестнице. Судя по сочным выражениям, которыми сопровождалась каждая новая ступенька, это был жилец квартиры номер одиннадцать Григорий Головастов. Только он мог, ни разу не повторившись, проругаться все восемьдесят четыре ступеньки, ведущие от первого этажа до четвертого.

Князь Багрятинский негромко присвистнул:

– Хорошо набрался! Помнится, был у меня в полку ездовой из ярославских мужиков. Знаменитый был ругатель. Бывало, как начнет кого-нибудь костерить, так все дела бросают и вокруг него собираются. До самых костей пробирал, так пробирал, что даже старые служаки краснели.

Дон-Жуан достал из кармана ключ:

– Давайте пойдем ко мне, а то Головастов сейчас поднимется. Правда, дед дома, но он ночью всегда спит как убитый.

Через несколько минут ребята расположились в комнате Дон-Жуана. Катя присела на диван, Дон-Жуан рядом с ней, Паша лег на кровать, а оба близнеца уселись прямо на ковре, прислонившись спинами к стене.

Призрак неслышными шагами прохаживался по комнате. В начале своего рассказа он ходил медленно, потом все быстрее и быстрее, а под конец уже мотался, как маятник в больших часах… Приводим его рассказ целиком.

РАССКАЗ ПРИЗРАКА

Я из рода князей Багрятинских. Наш род всегда был славен, но невезуч. Не преувеличу, если скажу, что не было войны, на которой не сложил бы голову кто-нибудь из моих предков.

С детства я бредил военной службой и был счастлив, когда родители, уступив моим просьбам, определили меня в гусарский полк. И вот однажды, после весенних маневров, мы квартировали в уездном городишке, и тут, в доме князя К., я впервые встретил этого странного старика.

Его звали Фесандопулос. Это был узкогрудый, сгорбленный грек, похожий на черного ворона. Его кожа ссохлась, лицо бороздили морщины, и лишь нос обозначался на лице, словно клюв хищной птицы.

Когда я его увидел, Фесандопулос сидел за столом и играл в карты. Играл Фесандопулос небрежно, едва ли не с брезгливостью притрагивался к картам и лишь мельком бросал на них свой потухший взгляд. Однако удача шла к нему, и он безостановочно выигрывал. Возле него возвышалась уже пухлая кипа ассигнаций, вымуштрованный лакей – настоящее изваяние, а не человек – стоял за его стулом и сгребал золотые монеты особой лопаточкой.