же, столичным… Вот уж кого Приск мечтал сплавить если не лохмачам, то хотя бы в другую крепость. Увы, Аппия Фертара приписали к Скадарии пожизненно и, небец сожри сенаторские штучки, в офицерском чине.

– Младший трибун Тит. Приказ коменданта.

– Садись. – Будь вина Тита лишь в рождении на брегах отца-Стурна, комендант простил бы паршивца ещё прошлой зимой, но сенаторское отродье… Это для Приска было слишком. И именно это давало шанс пробить медный начальственный лоб. Ветеран отодвинул табличку-подсказку так, чтобы привыкшие к заречным далям глаза разбирали буковки. – Тут вот какое дело…

Объяснять пришлось долго – от выходящих за пределы обязанностей младшего трибуна дел комендант отпихивал умника сам. Как оказалось, себе же во вред. Горло пересохло, Приск хлебнул водицы и поднял взгляд от исписанного воска. Сенаторский сынок сосредоточенно хмурил брови, думал, надо полагать.

– Говори, – разрешил ветеран и закашлялся.

– Говорю. Комендант подтвердил возникшие у меня опасения. Медант много знает о скератах. Кроме того, я расспрашивал торговцев и сравнивал с тем, о чем читал. Степной молодняк всегда был горяч и жаден до грабежа, но теперь он ещё и уверен в себе. Урок, преподанный Октавианом, их больше не пугает – это было давно и не с ними. Новым царькам надо укреплять свою власть. Думаю, они сделают это привычным способом – поведут своих головорезов на наши земли.

Да, башка кое у кого на месте, чего доброго, в самом деле в прокураторы выбьется! В солдатские прокураторы, не в сенатские, но пока что в Отраме жирует Нумма, а за Перонтом набивают колчаны семь племён, а то и все десять!.. Если орава двинется разом, прокуратор запросит помощи, и помощь будет, при такой-то напасти как не прислать, только её ещё надо дождаться. И потом, легионы не лютики, сами не вырастут. Появятся у Перонта, значит – откуда-то уйдут…

– Надежды на то, что новоявленные царьки передерутся, немного, – напомнил о себе Спентад. Он думал о чем-то похожем.

– «Немного»! – передразнил Приск. – Небец ушастый, да нет никакой надежды! Слишком дружно ублюдки провернули своё дельце, видать, всю зиму готовились, должны были сговориться и о том, что дальше делать. Да ещё эти их родичи… Ох, не зря они заявились! Воняет нынче степь, и воняет «грифами». Только вонь в мешок не сунешь и прокуратору не доставишь…

– Я доставлю, – не дожидаясь то ли просьбы, то ли приказа, произнёс Тит. Парень все понял, и понял, залягай его коняга, правильно! – Доставлю, и Нумма отправит её дальше. Императору и Сенату. Сколько у меня времени?

* * *

Лишь Время Всемогущее знало, сколько оно отпустило Приску, но комендант мог гордиться – впустую не пропало ни единого часа. Въехав на показавшийся родным крепостной двор, Тит понял: все, что можно сделать, сделано, а уж чего нельзя… Хотелось бы, конечно, поднять стены хотя бы на длину копья, да чтоб запас смолы стал раза в три побольше… И метательных машин бы ещё, и вторую когорту в казармы – как раз разместилась бы. Увы, это было за пределами возможностей паршивого коменданта ненужной крепости. Тут уж чем Сенат с императором обеспечили, с тем и воюй.

Приск и готовился воевать, и не он один: вести поступали со всей границы, и были они хуже не придумаешь, так что уговаривать Нумму не пришлось. Прокуратор головы под крыло не прятал, к угрозе относился всерьёз, но прокураторским беспокойством дыры не заткнёшь. По крайней мере сразу.

– Нумма обеспокоен. – Тит не выдержал, злобненько усмехнулся. – Нумма крайне обеспокоен. Войска провинции спешно стягиваются, ну или должны стягиваться, к Отраме. Приграничным гарнизонам именем императора велено стоять до последнего, сдерживая продвижение варваров, а помощь будет. Это прокуратор обещал твёрдо.

Прокуратор не просто обещал, он клялся, призывая в свидетели собственного отца, отца Тита, порфироносного Агриппу и само Время со чада и домочадцы, вздыхал, сетовал и уговаривал, уговаривал, уговаривал остаться при своей особе. Не навсегда, а лишь пока не сползутся «черепахи»[5], после чего взгромоздиться на самую белую и отправиться… нет, не выручать своих – очищать Отраму.

В последнем Нумма был прав: кочевникам нужны не взятые крепости, а добыча. Они не задержатся на границе, а рванут в глубь провинции, откуда их и придётся гнать, а гарнизоны – это уж когда руки дойдут или дальние легионы подтянутся. Нумма опускал глаза и отводил на подтягивание месяц. В лучшем случае, а в худшем… В худшем спасители провозятся до середины лета и успеют разве что всплакнуть на погребальных курганах, в которые превратятся «столь дорого обходящиеся империи крепости».

– Прокуратор не знает, когда подойдут подкрепления, – уточнил Тит, – но он не пытается врать. Это хороший признак – о нас не «забудут».

Приск махнул рукой, и Тит ушёл, так и не сказав, что его удерживали в Отраме. Может, удивись комендант возвращению столичного молодчика, молодчик бы и не выдержал, но ветеран лишь выразил удовлетворение скоростью, с которой пришёл ответ. Потащивший едва отдышавшегося приятеля в степь Медант выразил кое-что другое, и выражал долго. Тит слушал вполуха, привычно вынуждая коня на полкорпуса опережать бушующего кентавра. Если б не сухой ветер и не тень «грифа» над утратившей былую прыть империей, можно было вообразить себя дома на прогулке.

Сколько раз наследник Спентадов и кентавр, обсуждая ставки и забеги, перемывали кости двуногим и четвероногим! Медант тогда любил выпить и подраться, возничих считал за дерьмо, но бегал хорошо. Если зачешется правая задняя нога… А чесалась она постоянно, так как созерцать впереди себя чужой хвост строптивец не мог. Себя, столичного, Тит помнил хуже, то есть не помнил, а понимал. Неужели это он орал, что императора за запрет на участие в бегах надо гнать? А что делать с императором, повернувшимся спиной к отрастившей когти степи? С императором, строящим цирки и триумфальные арки за счёт роспуска легионов?

– Медант, – зачем-то окликнул Тит, – что нам делать? Что нам теперь делать?

Кентавр остановился, и человек натянул поводья. Он не ждал никаких откровений. Вопрос был глупым и беспомощным, а ответ единственным – драться. Там, где застигла беда, и пока хватает сил. Границы Стурна священны, но это – для Сената, а на деле, если что и вправду свято, так это жизни дурней, которых угораздило поселиться вблизи беды, и твоё слово защитить их. То есть не только твоё, много ты один назащищаешь…

– Что делать, говоришь? – Лапища Меданта растрепала лошадиную гриву, и не терпевший кентавров жеребец прижал уши. – Почему бы нам вечерком не выпить и не пристукнуть Фертара? Некоторые