— А где хозяева дома? — поинтересовался я. Григорий Лесник смерил меля взглядом и ответил:

— В пути. Валентин Куракин отправился в аэропорт. Ему позвонил кто-то и сообщил, что возвращается его жена. Она отдыхала в Ницце. Неизвестный сказал, что Рената собралась домой раньше, поскольку у нее плохо с сердцем или что-то такое. Валентин встревожился и помчался в аэропорт встречать рейс из Ниццы. Взял катер прислуги — перепутал второпях. Так, по крайней мере, утверждает управляющий домом.

Предваряя мой вопрос, Лесник пояснил:

— У прислуги сегодня выходной…

Как все удобно сложилось! Слуги гуляют, Куракина срочно вызвали в аэропорт — дом пуст. Один Самсон Епифанов в нем. О нашем приезде никто не знал… Неужели убийца пришел за Самсоном, но младшенький к тому времени успел перетрусить и сбежал в город?

Голова от мыслей прямо трещала. Я помассировал яростно кончиками пальцев виски, словно током пронзаемые.

— Господин инспектор, мой клиент вам еще нужен? — учтиво поинтересовался Евгений Постегайло. — Ему будут предъявлены какие-нибудь обвинения?

— Нет, что вы! — развел руками Григорий Лесник. — Господин Туровский вне подозрений!

— Мы можем уйти? — уточнил Постегайло.

— Вы свободны, — разрешил Лесник. — Однако, господин Туровский, подпишите на всякий случай вот эту бумаженцию…

Он взял в руки папку с документами, которую поднес один из поручиков, и протянул мне. Я удобно устроил ее на коленях, открыл и пробежал глазами текст стандартного документа — обычной подписки о невыезде из города до конца следствия. Подмахнул написанное и вернул папку Леснику.

Евгений Постегайло помог мне подняться. Мы тандемом направились к выходу.

— Я на катере. Так что отвезу тебя домой. Там Кубинец уже рвет и мечет! — сообщил Постегайло.

Мы ступили на порог, и нас догнал зычный голос Григория Лесника:

— Господин Туровский, ждите меня в гости. Наслышан о вашем славном пиве. Хотелось бы испробовать его лично из рук мастера.

— Всегда рад, — ответствовал я.

— Как клиент? — ехидно поинтересовался Гонза Кубинец, встречая меня на крыльце дома.

— Уже мертв, — сообщил я, направляясь мимо него к лестнице, ведущей на второй этаж в мою спальню.

Ужин Кубинец потрудился притащить в постель. На большом подносе стояли блюдо с фаршированным мясом перцем и литровая кружка пива. С аппетитом умял кулинарный шедевр, запил все пивом и потребовал наполнить кружку по новой. Гонза хладнокровно исполнил мою прихоть: спустился на кухню, извлек бутылку из холодильника, принес — без всяких возражений. За вторым бокалом я поведал ему вкратце историю моего злосчастного путешествия в дом Кактуса, то есть Валентина Куракина, расписал в красках смерть Троя Епифанова, арест его сына Самсона и знакомство с новым инспектором криминальной полиции Васильевского острова Григорием Лесником, ненавязчиво напросившимся к нам в гости.

— И как тебе этот тип? — с интересом спросил Гонза, который славился еще и тем, что жутко не любил людей в голубой форме.

— Не дурак, — оценил я. — Крабов, да упокоится душа его в мире, хоть и был своим, но все же в сравнении с Лесником заметно проигрывает.

— А по поводу всей этой катавасии что думаешь?

— Странно все как-то. Много неясностей и глупостей… Честно говоря, сейчас ни о чем думать не хочу. Моя голова похожа на чугунный котелок, по которому какая-то сволочь усиленно лупит двухсоткилограммовым молотом… Давай пораскинем мозгами завтра. Сон — вот о чем я мечтаю в данную минуту!

В подтверждение решительности своих намерений я одним глотком допил пиво, поставил пустой бокал на поднос и залег в кровать, как в берлогу, свернувшись калачиком и укутавшись простыней. Уснул мгновенно. Даже не уснул, а отрубился.

Проснувшись утром, я обнаружил, что по моей комнате нервно расхаживает Гонза. Вид у него был весьма встревоженный, но разбудить меня он не осмелился. Бродил вокруг, ожидая, когда я открою глаза.

Стоило мне сделать это, как он хищной птицей на олененка спикировал на мою особу. Хорошо хоть в глаза не вцепился!

— Срочно одевайся! Легкий душ — разрешается.

— Что стряслось? По расписанию — землетрясение? Или залив вышел из берегов и нам грозит Всемирный потоп? — поинтересовался я, позевывая и не выражая особого желания покинуть постель.

— У тебя в кабинете сидит дражайшая супруга покойного Троя Епифанова со старшим сыночком.

Новость не из приятных… Голова раскалывается, тело ломит, а тут тебе предлагают пообщаться с родственниками покойного! Отлежаться бы, зарывшись в подушки, забыться бы до конца недели… Но Гонза Кубинец поставил себе целью именно в это утро добиться звания чемпиона мира по подъему неподъемных грузов.

Кое-как, чертыхаясь и поминая недобрым словом все семейство Епифановых, я выбрался из постели.

— Что они хотят? — спросил я, забираясь ногами в брючины и раскачиваясь, словно чахлая осина под напором урагана.

— Со мной разговаривать не стали. Ты же у нас главный специалист по утешению безутешных вдов! — съязвил Гонза, подавая мне рубашку.

Принимать душ я не стал. После установки системы кондиционирования в спальне можно было замерзнуть и даже покрыться коркой льда.

— Налей кружку пива и принеси в кабинет, — попросил я Гонзу, спускаясь в холл.

— Будет исполнено! — отозвался он, подражая древнему джинну, извлеченному из кувшина.

Я пересек холл, взялся за ручку двери кабинета и, тяжело вздохнув, словно предстояло погрузиться без акваланга на океанское дно, переступил порог…

Везет же некоторым людям на женщин! Сам — невзрачный, как сморчок, возраст — почти мафусаиловский, а женщина у него — прекрасна, молода и свежа! Это я о Трое и Хлое Епифановых.

Хлоя сидела в кресле напротив моего стола. В почетном кресле для особо выдающихся гостей. (Туда я не каждого посетителя усаживаю!) В легком черном платье и в траурном платке на голове.

Возле нее истуканом возвышался молодой исполин: Карп, старший сын Троя Епифанова. Вид у него был внушительный, грозный, словно он собрался кровно отметить обидчикам отца и уже выкопал священный топор.

— Прошу простить, что заставил ждать, — огибая гостей, произнес я.

Упав в кресло, зашарил по столу, вспоминая, куда накануне спрятал чек, выписанный Троем.

— Очень сочувствую вам, мадам, и вам, молодой человек…

Не люблю произносить душещипательные речи! Они всегда кажутся мне насквозь фальшивыми. Банальные фразы в тяжелых ситуациях напоминают картон, из которого делают упаковку для бытовой техники: вскрыл коробку, необходимое вынул, остальное — на помойку… Также и слова сочувствия: произнес общепринятое, тебе поддакнули, всхлипнули носом, и можно перейти к делу.