По роду своих занятий майору порой, при весьма специфических обстоятельствах, приходилось встречаться с самыми разными людьми на просторах страны, которая когда-то звалась СССР. Он никак не мог взять в толк, отчего среди тех, кто стремился во что бы то ни стало разрушить СССР, а сейчас Россию, было так много сумасшедших? Но не менее удивительным казалось ему то, что столь же высок процент сумасшедших был среди тех, кто во что бы то ни стало стремился сохранить, возродить, воссоздать Россию, а там, чем черт не шутит, и СССР.

– Я знаю, о чем ты думаешь, майор, – генерал надавил кнопку звонка на черном сталинском столе. Парень в камуфляже внес накрытый кружевной салфеткой поднос с двумя стаканами чая в мельхиоровых подстаканниках. Печенье и конфеты, однако, были не сталинскими и не 2033 года, а самыми обычными – импортными. – Ты думаешь, что я того… – покрутил пальцами у виска генерал Толстой. – Но ты думаешь не только об этом, – добавил после паузы.

– Вот как? – удивился Пухов. Он ни о чем больше не думал. Генерал его переоценивал.

Чай был хорош. На мельхиоровом подстаканнике; майор разглядел выпуклый щит в перекрестье мечей – чекистскую эмблему.

– Ты думаешь об этом, не отдавая себе отчета, – объяснил генерал. – Вообще-то я критически отношусь к психоанализу. Ведь если Бог создал человека по образу и подобию своему, при чем здесь эдипов комплекс и прочие сексуальные кровосмесительные мерзости? Но как сугубо вспомогательный метод исследования бессознательных процессов внутри того, что мы называем высшей нервной – мыслительной – деятельностью индивидуума – homo sapiens, – психоанализ очень даже уместен, ведь так, майор? – подмигнул генерал Пухову, как бы видя в нем союзника в столь непочтительном толковании психоанализа. – Так вот, майор, ты думаешь не думая, что можешь прямо, сейчас встать, послать меня на х… и уйти отсюда прочь. И одновременно ты думаешь, опять-таки не думая, что в самом крайнем случае никто и ничто не сможет тебе помешать взять да и пустить себе пулю в лоб и таким образом отстоять свою свободу. Сущность твоей личности, майор, в пространстве между этими двумя мыслями. Естественно, в расширительном понимании. В расширительном понимании, – повторил генерал Толстой, – но в сжатом под очень большим давлением пространстве, майор.

– Я полагаю, – сказал майор Пухов, – речь идет о том, что в прежние годы называлось компроматом. Да, меня много в чем можно обвинить, но я никогда не проливал лишней крови. Я не могу и не собираюсь отвечать за приказы, которые мне отдавали вышестоящие командиры, в том числе и вы, товарищ генерал-майор Худоногов. Это смешно.

– Ты прав, майор, в современной России понятие компромата аннулировано, как уголовная статья за гомосексуализм. Мне не нравится слово «компромат», сынок. Сразу возникает перед глазами учитель, трахающийся со школьницей, почтенная мать семейства, крадущаяся дождливым вечером под зонтом на свиданку к любовнику, складской прапор, толкающий под покровом ночи грузинам прицелы ночного видения. Речь идет не о компромате, майор. Речь идет о некоей тайне, непостижимой в первую очередь для обладающего ею человека. В данной ситуации он выступает в роли камеры хранения, в которую кто-то кладет что-то запечатанное. Ты спросишь: почему непостижимой? Я отвечу: тайна ступенчата, на каждой ступеньке – свой ответ. Ты, сынок, стоишь на нижней. Хотя, конечно, кое-что и тебе открылось, ведь так? Тайна о себе самом, точнее, каким ты можешь быть в определенных обстоятельствах. Гадалки на картах Руби – они еще называются картами мертвых – называют ее тайной внезапного превращения. Суть этого превращения заключается в том, майор, что человек как бы забывает себя и, пусть даже на очень короткое время – время одного-единственного абсолютно нелогичного, не вытекающего из его честной прошлой жизни, действия, – весь без остатка оказывается во власти зла. Потом он прозревает и как бы даже не понимает, вернее, не хочет понимать, что с ним произошло. На картах мертвых это называется отсроченной смертью души. Тебе интересно меня слушать, сынок?

– Да. Хотя я не понимаю, какое, собственно, это имеет ко мне отношение?

– Не гони коней, майор. Что означает отсроченная смерть души? Единого мнения на сей счет нет, но большинство специалистов склоняются к тому, что человек, с которым сие случилось, как бы отомкнул в себе врата ада. Вроде как ходит с некоей невидимой печатью на лбу. Может в относительном покое дожить до глубокой старости, но может и быть востребованным тем, кто ему устроил это превращение. Капитан Сергеев, сержант Арцеулов, старший лейтенант Борисов, – совсем другим голосом – монотонным, как в церкви или на похоронах, – произнес генерал.

«Ну да, – подумал Пухов, – меня же допрашивали, записывали на пленку».

Он как будто вновь пережил поразительное ощущение пока еще живого и полного сил человека, но обреченного не на мифическую карточную, а на самую что ни на есть реальную отсроченную смерть – души и тела, какую испытал семь лет назад посреди пустыни в трехстах километрах от ближайшего населенного пункта – города Азамхана. Пухову, предавшему мертвых товарищей земле, вернее раскаленному песку, казалось, что он наедине с Господом, такая вокруг стояла тишина. Пухов не сомневался, что умрет от солнца и жажды. Но через четыре дня его, полубезумного, падающего и идущего, случайно увидели с советского вертолета. Вертолеты отродясь не летали над безжизненными пересохшими руслами к юго-западу от Кандагара. Этот сильно отклонился от курса, огибая песчаную бурю.

Пухов бестрепетно выдержал тяжелый, холодный и неподвижный, как у отслеживающего жертву плотоядного ящера, взгляд генерала Толстого.

В пустыне не было живых людей, кроме майора Пухова и того, кто присутствует везде. «Он не может предать, – вдруг подумал майор Пухов, – даже если…»

– Не льсти себе, майор, что все в мире, в том числе и преступления, свершается по воле Господа, – понятно и просто, как будто это была его мысль, закончил мысль Пухова генерал. – Воля Господа, как озоновый слой в атмосфере, слабеет, истончается, и тогда случается то, что случилось тогда в пустыне, майор.

– Насчет воли Господа, товарищ генерал, – медленно произнес майор Пухов, – каждый решает по собственной вере. Не воля Господа истончается, товарищ генерал, но вера людей в Господа.

– Не упрощай, майор, – покачал генерал круглой головой в венчике седых волос, – не надевай на плечи Господа погоны с большими звездами. Бог был не с тобой, – пропел странным каким-то шепотом, – а с теми, кого ты сначала забил как дичь, а затем запек в песке, как в микроволновой печи. Природа тайны внезапного превращения непознаваема и иррациональна, – продолжил генерал, – как, собственно, все, уходящее корнями туда, – перевернутым большим пальцем указал, куда уходят корни – в натертый до блеска паркет. Хотя имелся в виду, естественно, не натертый до блеска паркет в музейном крыле ДФБ. – Ее иррациональность хотя бы уже в том, что о ней обязательно кто-то рано или поздно узнает. Кто-то еще, помимо человека, с кем превращение произошло. Каким-то образом узнает во всех подробностях и даже больше, хотя живых свидетелей нет. Я назову тебе цифру, сынок – семьдесят семь. Ровно семьдесят семь.