Шеф молчал. Долго молчал. Лишь слегка шевелились его рыбьи усы и подрагивали кончики пальцев. Я даже слегка развела руками, как бы признавая, что он имеет право на легкое замешательство: не каждый раз в отдел вваливаются усопшие сотрудники.

Потом я заметила у шефа на столе свою шкатулку с двойной красной раковиной казорской каракатицы. Этот сувенир я притащила из родительского дома, когда спешно его покидала пару недель назад. Потом мне бросилась в глаза моя дорожная сумка на полу возле стола. Я перевела взгляд со шкатулки на сумку, потом обратно, потом на шефа Ларди. Кажется, он заметил мою настойчивую мимику и, наконец, встал.

– Родригес, – сказал шеф. – Родригес, вы отсутствовали больше суток! Объяснитесь!

– Я арестовывала мародера и контрабандиста Александра Нордвелла в Западной бухте. Но во время ареста кое-что произошло. Шеф, это ведь моя ракушка?

– Не отвлекайтесь. Мне нужен подробный отчет обо всем, что с вами случилось…

Я посмотрела, куда бы сесть, но, к сожалению, у шефа в кабинете было только одно кресло. И хотя Ларди в данный момент стоял, опершись тяжелыми руками о столешницу, я сочла, что лучше мне будет тоже постоять. Хотя разговор предстоял долгий. Скрывать свое позорное фиаско с арестом я не собиралась, ровно как не собиралась скрывать ничего из того, что произошло после. Со спокойной душой я рассказала о тайном убежище контрабандистов на дне океана и о незаконной деятельности Ашота и компании из апокалиптического кафе на Фелице.

А потом я вспомнила еще кое о чем.

– Шеф, а вы знаете, кто такой сержант Мозес?

Ларди, до того с каменным лицом фиксировавший мои показания, поднял рыбьи глаза.

– Сержант Густав Мозес? А вы откуда о нем узнали?

– Мы встретили его на Фелице. Нордвелл сказал, что он опасный тип и занимается теневыми контрактами. Он пожалел, что не может предупредить о нем полицию.

– Вы что-то путаете. Или ваш мародер ошибся. Мозес был арестован пару лет назад и сейчас в федеральной тюрьме на Новой Гранаде, и будет там находиться еще лет сорок. К вящему спокойствию мирных граждан…

– Ну, может быть. Но они разговаривали. Мозес и Нордвелл. И Нордвелл его узнал. А он, соответственно, узнал Нордвелла.

Шеф Ларди хмуро кивнул. Потом демонстративно прервал запись разговора и пригласил меня выйти под пальмы маленького дворика за участком.

Там было пусто по случаю сиесты, только кулер на стойке сигналил, что готов оделить всех желающих свежей холодной водой.

Шеф тяжело забрался в барное кресло под навесом, я присоединилась.

Он долго думал, шевелил губами, словно подбирал слова для нового, куда более важного, судя по приготовлениям, допроса.

– Родригес. Что вы можете сказать об этом Нордвелле? Каково ваше впечатление?

Что-то новенькое. Раньше шеф о впечатлениях никогда не спрашивал.

Я ответила, не задумываясь:

– Он солнечный пират.

– Что?

Ну как объяснить? Да, я легко придумываю прозвища и часто они оказываются довольно точными… но я редко делюсь своими придумками даже с друзьями: люди обидчивы, а я не люблю ссориться.

И я только под страхом немедленной смерти расскажу шефу о синей рыбе.

– Он любит риск, браваду, он любит быть во всем прав. Иногда он, как бы поточнее сказать… слишком легкомысленный. Поэтому и солнечный. Он преступник, мародер – значит, пират. Еще, мне кажется… то есть не кажется, я уверена, что он наркоман.

– Что еще?

– Хорошо знает Фелицу. У него там много знакомых, которые его готовы прикрывать от полиции.

– С Мозесом у него какие-то дела? Если это был действительно Мозес, во что я не верю.

Дела? Возможно. Я нахмурилась, вспоминая их короткий разговор.

– Кажется, Нордвелл был не в восторге от этой встречи. Они обменялись колкостями, но это все.

– Еще, Родригес, еще! Что из вас все тянуть приходится, я не понимаю!

– Ну что вы хотите знать? – Взмолилась я. – Ну ладно. Есть еще кое-что. Он как будто играет роль самого себя. Прикидывается. Дурачится, я не знаю. Только всерьез. Не показывает себя настоящего. Но ведь это не преступление? К тому же, может, это он только из-за меня, я же из полиции. Вроде как.

Шеф легким движением руки отмел эту версию.

– А не кажется ли вам в свете вышесказанного, что Нордвелл является агентом какой-нибудь секретной спецслужбы? Или корпорации?

Еще не хватало, подумала я и пожала плечами.

Да какая мне разница? Тем более что я его в ближайшие сто лет не увижу.

– Шеф, – Напомнила я. – Могу я забрать свою ракушку? И сумку?

Ларди помялся. Потом сказал:

– Кое-что из вещей ребята взяли… на память. Уж извини. Кстати, насчет твоей комнаты…

И тут я поняла, что отправленные в архив личные данные – это лишь полбеды. Или даже четверть беды. Возвращать придется очень многое…

Мама, конечно, сказала, что мне надо куда-нибудь уехать. А еще лучше – поселиться у них на острове.

Остров, если подумать, дело хорошее. Но я больше недели на нем не выдерживаю: родители люди положительные и скромные. А я уже на третий день их пляжной жизни начинаю тихо выть. На четвертый – кусаться, на пятый – нырять со скалы, ловить ядовитых черепах и ненавидеть весь мир, а на седьмой сбегаю.

…Когда месяц назад объявился мой «тоже родитель» и открыл чарующие перспективы распрекрасного корпоративного будущего, мама попыталась меня облагодетельствовать, скрыв от его назойливого внимания на Эсмеральде. Которая, как я теперь точно знаю, усилиями «тоже родителя» ей и досталась. Эсмеральда, так называется остров. У меня были другие планы, но мама настаивала. Она почему-то решила, что изолированный тропический островок в океане лучшее укрытие. Хорошо, отчим у меня все-таки нормальный человек – не стал влезать в семейную ссору, а посоветовал перебраться поближе к людям и устроиться на временную работу. Это и вправду осложнило «тоже родителю» поиски. Во всяком случае, хвосты жучка в моей сетке вели не на Фелицу. Да я и не чалилась никуда за эти дни: и некогда было, и незачем. До следующего семестра полтора месяца, а работа в береговой полиции тем и прекрасна, что не сложна и занимает много времени.

…И вот, как и не прошло двух недель, мы сидели втроем на веранде, любовались океаном и вели неспешную беседу. Верней, мама вела беседу, а мы с отчимом внимали.

В некоторых вопросах моя мама еще въедливей шефа Ларди. Утром мне стоило большого труда донести до нее, что моей жизни и здоровью во всем этом приключении ничего не угрожало. Да-да, совсем ничего. И вот не надо, не было никакого похищения.

Мари Родригес относится к тому типу мам, которым нужно знать все о своем чаде, начиная от друзей-приятелей, заканчивая тем, где провела вечер, в каком платье и что ела и пила. И конечно она лучше знает, как правильно и что надо было делать.