Советник понимал, если не принять радикальных мер, то государство вернётся к тому периоду, когда император считался фигурой чисто формальной, не принимавшей ни малейшего участия в управлении Поднебесной. Сёгун же сосредоточит в своих руках всю власть, фактически став единовластным правителем. Кто знает, что захочет предпринять Тоётоми? – возможно избавиться от Гендзи-тенно и самому сесть на трон Аматэрасу?..

Фусю сделал глоток чая, по телу распространилось живительное тепло. Он почувствовал, как снова заныли ноги, поэтому встал и прошёлся по комнате. На столе лежали подарки просителей, его слабость к драгоценностям хорошо известна при дворе. Советник скользнул по ним взглядом и чего только не увидел: и коробочки с сапфирами, изящное женское ожерелье для жены, и различные перстни, и мужские броши.

Но более всего советнику пришёлся по душе перстень с бриллиантом, преподнесённый Мунихирой.

* * *

Слух госпожи Аояги услаждала мелодия, которую наигрывал на бива придворный поэт-музыкант. Молодой человек был хорош собой, а вдовствующая императрица ещё свежа и красива. После смерти императора прошло почти четыре года, Аояги достойно соблюдала траур и не предавалась светским увеселениям.

Теперь же её охватила жажда жизни и любви… Она томно любовалась юношей.

Наконец сие занятие наскучило вдовствующей императрице, она приказала принести кисточку и тушечницу, дабы написать письмо Нобунаге. После её последней встречи с даймё минул почти год. Госпожа Аояги часто вспоминала о Нобунаге, а ещё более о годах молодости, когда бесстрашный самурай любил её…

Женщина обмакнула кисточку в тушь и вывела на рисовой бумаге:

«Господин Нобунага» …

Затем она задумалась: и что же потом? – как передать даймё свои чувства? – возможно он давно забыл о их прошлой любви… Ведь это было так давно…

Аояги закрыла глаза, молодой Нобунага предстал перед ней как наяву – сильный, смелый, умевший добиваться поставленной цели. Возможно, поэтому покойный император и приблизил его к себе. Расчёт был простым: Нобунага происходил, отнюдь, не из знатного рода Оды, чего весьма стыдился. И как всякий человек его положения старался во что бы то ни стало подняться по социальной лестнице. Император Огимати ловко использовал желание молодого самурая добиться богатства и положения в обществе. Он приблизил к себе молодого даймё, осыпав милостями, взамен же получив, безграничную преданность.

Иногда Аояги думала, что её любовная связь с Нобунагой входила в планы императора. Её покойный супруг не был ревнив, да и потом помимо Августейшей особы из внутренних покоев[48], у императора было пять наложниц. И на увлечения своей супруги Огимати Митихито смотрел снисходительно, рассудив, что любовь императрицы и верного вассала никому не принесёт вреда.

Аояги снова обмакнула кисть в тушечницу и продолжила письмо:

«Господин Нобунага!

Давно ли вы утоляли жажду из реки Томину и ступали по древним следам на горе Асака[49]? После смерти императора мне необычайно грустно, что не с кем разделить сии приятные занятия.

Я знаю о вашей постоянной занятости делами княжества, да и потом ни для кого не секрет, что ваши отряды самураев постоянно пребывают в боевой готовности. Занятие – достойное. Но помимо повседневных дел государственной важности, есть и другие…

С нетерпением жду вас с визитом, ибо собираюсь вскоре совершить паломничество на священную гору Хиэй[50]…»

Госпожа Аояги исповедовала буддизм, также как все императоры Поднебесной в течение почти трёхсот лет. Вдова давно не посещала храм Энракудзи, после смерти императора она была там всего лишь один раз, дабы попросить Будду отправить её супруга на Чистую Землю[51].

С тех пор минуло несколько лет. Госпожа Аояги не отличалась особенной набожностью, история Поднебесной знавала и более преданное служение Будде императрицами, ей просто хотелось покинуть опостылевший дворец с его вечными формальностями и предрассудками. Предстоящее паломничество было для неё своего рода отдушиной, каплей свежего воздуха, а в сопровождении Нобунаги – ещё и приятным времяпрепровождением. В конце концов, даймё был вдовцом…

Аояги запечатала свиток личной печатью-айдзури[52]и протянула служанке.

– Для господина Нобунаги в замок Адзути…

– Да, госпожа…

– И как можно быстрее!

* * *

Хитоми и Юрико играли в го под сенью деревьев, поочерёдно передвигая отполированные фишки.

– Отчего ты грустишь, Юрико?

– Оттого что не хочу выходить замуж за Токинобу Такуми.

– Но свадьба состоится только на следующий год, – попыталась возразить Хитоми. – Тебе уже исполнится шестнадцать. Разве не ты мечтала выйти замуж?

– Да, конечно, мечтала, но – не за сына чиновника.

Хитоми пожала плечами и передвинула фишку.

– Но Такуми очень образован…

– На этом его достоинства заканчиваются, – неожиданно отрезала Юрико.

Хитоми удивительно вскинула брови.

– Откуда ты знаешь? Ты…

– Что тебя так удивило? Ведь наша свадьба – дело решённое…

– Да, прости меня. Просто отец ничего ещё не говорил о даймё Хадано, помнишь, что сидел напротив меня на чайной церемонии?

– Помню. Его мать постоянно молчала, словно рыба. Поверь мне: от такой жди беды.

– Юрико… – робко начала Хитоми, – а когда это случилось?

– Пять лун[53]назад, когда отец отправил меня в Киото за покупками для приданного. Я остановилась в доме Токинобу… Всё произошло как и положено.

Хитоми округлила глаза.

– Ты про это так говоришь, словно…тебе безразлично.

– Совершенно. В постели с Такуми мне не понравилось. Его ласки не привели моё тело в трепет…

Хитоми издала возглас удивления.

– Но ничего нельзя изменить!

– Увы, – подтвердила Юрико. – Хотя впереди ещё целый год.

– Но… что может измениться за год? – недоумевало Юрико.

– Как знать… А тебе всё еще нравится Моронобу?