Шел третий час, как мы приехали, а развеселые каникулы у тетушки уже дважды чуть не стоили нам жизни. Я понимал здешних жителей. Зачем рисковать, когда можно просто не пойти в дурное место, вовремя уехать с опасной станции, почитать в газетке про суеверие и спокойно заснуть. И я мог бы так прожить месяц-другой. Что-то позабудешь, что-то не расслышишь, куда-то не сунешь нос, а там и каникулы кончатся. Езжай себе домой и мучайся потом. Непобежденный страх остается навсегда. Это все знают, только не каждый признается, что просыпался от стыда за давнюю трусость. Может, я и решил во всем разобраться, потому что хотел победить свой страх?

Тайга кончилась внезапно, как расступилась. Только что справа и слева поднимались вековые ели, и вдруг оказалось, что грузовик едет по берегу, и его фары отражаются в реке.

Туман рассеялся. Вдали за рекой мерцал огнями город, маленький и красивый, как тортик. Можно было разглядеть фонарики взбегающих на пригорок улиц и белокаменные особнячки.

Потянулись деревенские заборы, где аккуратные, из досок с фигурно вырезанными верхушками, где кривые и серые, кое-как сляпанные из горбыля. Залаяли собаки, высовывая из щелей разноцветные носы. Ни одно окошко не светилось в домах.

На отшибе, отвернувшись от всей деревни, стояла черная от старости изба с просевшей посередине крышей. Вид у нее был сказочный, как на картинке из Жекиной книжки. Я бы не удивился, появись из темноты добрый молодец в расшитом кафтане: «Избушка, избушка, встань к тайге задом, а ко мне передом!» Другое дело, что хлипкая избушка скорее развалилась бы, чем повернулась.

Грузовик проехал еще немного и остановился. Фары осветили некрашеную дверь, подпертую поленом от кур и кошек. Других запоров на жилище ведьмака не наблюдалось.

– Рассвет скоро, а его нет, – забеспокоилась Зойка. – Петя, подождите минутку, пока я занесу велик и коляску.

– Не вопрос, – ответил водитель. – Так вы в город? А я думал, к нему.

– Нет, дядь Тимоша не любит, когда без него хозяйничают в доме.

Я заметил:

– Не любит, а у самого даже замка нет.

Зойка и Петя промолчали, как будто я сморозил глупость.

Оставив спящего Жеку на сиденье, я вышел помочь Зойке. Хотелось посмотреть, как живет ведьмак. Но Зойка не пошла в избу, а оставила велосипед и коляску в сарае. Я не особенно жалел, потому что нашел там подтверждение силы ведьмака: целую гору костылей и тросточек. Если это был рекламный ход, то просто великолепный.

– Больные оставляют, – гордо сказала Зойка.

– Я понял. В Москве бы такой целитель давно забабахал себе клинику в два этажа. И ездил на «Порше».

Зойка свысока улыбнулась:

– Ни шиша ты не понял, москвич. Приводи своего брата, дядь Тимоша его полечит. Не бойся, расплатиться сумеешь.

Больше мы не говорили о ведьмаке. Когда грузовик уже колыхался по деревне, я вспомнил, что ни во дворе, ни в сарае у дяди Тимоши не было мотоцикла. А Зойка говорила, сломался…

Между тем деревенские собаки сходили с ума. Лай, которым нас встретили, был колыбельной песенкой по сравнению с нынешним гвалтом. Звеня цепями, глухо брехали волкодавы. Заливались дворняжки, потявкивали щенки. Но почему-то ни одна шавка не выскочила со двора.

Выезжая на дорогу, Петя резко затормозил. Я успел обнять спавшего Жеку, а сам, защищая его, больно ударился локтями. В лучах фар мелькнула тень с поджатым хвостом.

– Волк, – виновато сказал Петя. – Надо же, в деревню зашел.

– Это собака соседская. Я ее знаю, дядь Петь, она правда на волка похожа, – затараторила Зойка.

Петя не удивился:

– Наверно, папаша у нее волк. Спутался с деревенской собачонкой – бывают такие случаи.

Поехали дальше. Я поглядывал на Зойку. Маленькая она была, на целую голову ниже меня. Подвинув мешавшего смотреть Жеку, я начал сползать, пока глаза не оказались вровень с Зойкиными. Две трети ветрового стекла заняло небо, густо посыпанное удивительно яркими звездами. А дорогу стало почти не видно, только далеко впереди маячила цепочка фонарей. Все, что ближе, заслонил капот «ЗИЛа», как будто ставший длиннее.

Зойка не могла заметить собаку.

Она многозначительно посмотрела на меня и повторила:

– Собака!

Тетя Света не похожа ни на кого в нашей семье. Она вообще не очень-то похожа на обычных людей.

У нас в Москве тетя объявляется осенью или зимой, когда обычные люди давно вернулись из отпусков, и как на работу ходит по театрам и музеям. В промежутках она успевает накупить чемодан книг и обойти московских знакомых. Никогда не угадаешь, что тетя делает в гостях. Я раз напросился с ней из любопытства. В квартиру набилось человек десять приглашенных специально «на Свету». Целый вечер эти чудики слушали народные песни, которые она записала в деревнях у старух.

Вместе с тетей в доме появляются удивительные и бесполезные подарки. Нож древнего человека (обколотый по краям камень). Бубен шамана (кусок вонючей кожи на кольце из прутьев). Или позапрошлогодний хит: прялка девятнадцатого века. Отличная прялка, на ходу, хоть сейчас садись и пряди. Только зачем?.. Хотя все равно приятно, особенно когда гости спрашивают, что это за штука, а ты небрежно говоришь: «Прялка девятнадцатого века».

О прялку все спотыкаются, переставляют ее в другое место, и там на нее налетает кто-нибудь еще. Она блуждает по квартире, подкарауливая нас то на кухне, то в прихожей. Кажется, что мы живем в прядильном цехе. На наши осторожные жалобы тетя Света отвечает: «Варвары! Это же уникальный экспонат ручной работы. Я спасла ее от гибели, тащила на себе из брошенной деревни». В конце концов уникальный экспонат переезжает на чердак в Подосинках. А через год тетя привозит деревянный ткацкий станок, занимающий полкомнаты, и все повторяется.

Чуть не забыл о зарядке. О таком кошмаре хочется забыть, но тетя не дает. Еще дома, собираясь в Ордынск, я не сомневался, что каждое утро буду просыпаться от знакомого крика: «Инвалидная рота, подъем!»

– Инвалидная рота, подъем! – кричала тетя Света.

Нет, нельзя, нельзя брать женщин в армию и особенно – в десантники!

Я открыл глаза и увидел рамку с пожелтевшей гравюрой «Геройский подвигъ Кузьмы Крючкова». Геройский Кузьма с Георгиевским крестиком на гимнастерке пришпоривал коня и протыкал пикой сразу двух немцев в касках с острыми шишаками. Сзади с винтовкой наперевес набегал третий. У него было обеспокоенное лицо, как будто немец боялся, что не успеет проткнуться.

На столе, на подоконниках и на полу стояли самовары – желтые и медно-розовые, пузатые и грудастые, а один, маленький – кубиком. Уникальных прялок тоже хватало, так же, как и уникальных коромысел, уникальных комодов и уникальных сундуков. На одном из них, размером с ящик от рояля, лежал я. Потолок заметно наклонялся к окну. Похоже, мы были на чердаке, в запаснике музея.