— Это было бы чудесно, благодарю вас, — ответила Эмили и последовала за Эвис вверх по лестнице на третий этаж, где спальни были расположены по обеим сторонам широкого коридора.

Открыв вторую дверь слева, креолка впустила ее в большую, приятную комнату, где все было выдержано в прохладных голубых тонах.

— Как красиво! — воскликнула Эмили, увидев изящную кровать под балдахином, кушетку, обитую тканью с золотым шитьем, блестящий чиппендейловский комод и туалетный столик красного дерева.

— Эту комнату обставляла мадам Оливия, — холодно заметила Эвис. — Она выбрала цвета для каждой комнаты в доме.

«Оливия — это покойная жена Эдгара», — вспомнила Эмили.

— Вам что-нибудь нужно, мадемуазель?

Эмили подошла к кровати, потрогала бледно-голубое связанное крючком покрывало и вдруг почувствовала страшную усталость.

— Спасибо, ничего не нужно. Думаю, я отдохну перед ленчем.

— Ленч будет через час, мадемуазель, — сообщила экономка и вышла из комнаты.

Со вздохом облегчения Эмили сняла шляпку и накидку, затем заползла под противомоскитную сетку и упала на подушку. О, этот ужасный человек! Что же теперь делать? Узнал ли он ее? Откровенная чувственность мелькнула в глазах Эдгара. Неужели он ее возненавидел? Наверняка ее дни — нет, часы — в этом доме сочтены! Вряд ли Дэвид сможет противостоять своему дяде-диктатору?

Эмили содрогнулась. Ее ожидания не оправдались. Воображение рисовало старого бородатого фанатика с диким взглядом, который мало говорит и держится особняком. И вдруг она увидела красивого и высокомерного Эдгара Эшленда — того ужасного человека из Гонсалеса!

— Дядя Эдгар! — с сарказмом воскликнула Эмили.

Эдгар Эшленд выглядел слишком молодым, слишком полным сил, чтобы быть чьим-то дядюшкой! То, как он рассматривал ее, вовсе не свидетельствовало о том, что он оплакивает свою жену! Эмили не доверяла этому мужчине: если он не отошлет ее прочь, то, вероятно, потащит к себе в постель! Ведь, по словам Дэвида, у дяди уже пять лет не было женщины. Что за странный человек!

Мрачный, непредсказуемый! О, как она сможет жить с Эдгаром Эшлендом в одном доме? Нет, надо было остаться в Хьюстоне…

Хьюстон — вот решение! Она убедит Дэвида отвезти ее назад! Но как? Эмили нахмурилась, сцепив руки за головой. После того случая с ковбоями Дэвид не позволит ей жить одной в доме бабушки. Нет, если они с Дэвидом и вернутся в Хьюстон, то только мужем и женой.

Мужем и женой! Эмили посмеялась над своими глупыми мечтами. Но она, кажется, полюбила Дэвида, и ничего так не хотела бы, как стать его женой. А испытывает ли этот молодой благородный человек к ней те же чувства?

Эмили знала, что леди не подобает спрашивать о чувствах джентльмена.

Она стиснула зубы. Что ж, ей придется забыть о гордости и самой сказать Дэвиду о своей любви. Может быть, он просто застенчив и нуждается в том, чтобы его подтолкнули в нужном направлении.

Обдумывая план действий, Эмили решила скорее остаться с Дэвидом наедине и предложить ему вернуться в Хьюстон после того, как они поженятся. В конце концов, он изучал право и может открыть там свою контору.

Мисс Барет нахмурилась. А как же юная мексиканка, которой она должна помочь? Услышав от Дэвида трагическую историю Марии, Эмили уверилась в том, что девушка отчаянно нуждается в ее покровительстве и дружбе. Справедливо ли оставлять это дитя в когтях Эдгара Эшленда?

Эмили тяжело вздохнула, поняв, что решить этот вопрос она сейчас не в состоянии. Вероятно, позже придумает, что можно сделать для благополучия девушки, а сейчас надо отдохнуть перед серьезным разговором с Дэвидом. Она закуталась в мягкое покрывало, чувствуя себя очень уставшей и какой-то опустошенной после встречи с Эдгаром Эшлендом. Ничего, скоро она окажется в Хьюстоне, в домике бабушки Розы.

Бабушка Роза! Слезы потекли по щекам Эмили, слезы вины, решила она, вины за то, что она недостаточно сильно любила бабушку и почти не оплакивала ее последние несколько недель. Эмили потребовалось много лет, чтобы смириться с гибелью родителей, а о недавно умершей Розанне она почти не вспоминала. Неожиданно всплыли слова бабушки: «Теперь ты — мой долг, Эмили». Любовь может жить после смерти, а долг?..

— Теперь я сама обязана о себе позаботиться, бабушка, для тебя я больше ничего не могу сделать, — прошептала Эмили, и на ее залитое слезами лицо опустилась черная вуаль сна.

15 марта 1841 года

Над ней склонилось лицо. Черные, дьявольские глаза смеялись. Сильные руки обвились вокруг нее. Губы прикоснулись к ее губам.

Она обняла его за шею, приоткрыла губы. Она погибла…

Эмили проснулась, рывком села, в страхе огляделась вокруг. Потом прерывисто вздохнула, испытывая облегчение, оттого что это был всего лишь сон. Поднесла ладонь к губам. Странно, она почти ощущала его прикосновение…

Какая наглость — вторгаться в ее сны!

Она открыла двери на веранду. Полуденный ветерок мгновенно освежил ее, принес аромат жимолости и жужжание пчел. С такой высоты открывался чудесный вид на плантацию: уходящие вдаль цветущие лужайки, хозяйственные постройки за ними, вдалеке аккуратные ряды зеленого хлопка.

Заметив, что солнце стоит уже высоко, Эмили вспомнила про ленч. Но в ридикюле не оказалось щетки для волос, а ей так необходимо было поправить прическу и переодеться. Однако ее сундук еще не подняли наверх.

Эмили как могла разгладила смятое платье и прическу и спустилась в гостиную, где нашла одного Дэвида. Он встал.

— Ты выглядишь отдохнувшей, Эмили.

— Да, я немного вздремнула. — Эмили улыбнулась, окидывая взглядом гостиную и прилегающую к ней столовую.

— Оливия называла ее желтой комнатой, — сказал Дэвид.

— Это очевидно, — рассеянно ответила Эмили.

Снова Оливия! Какую же власть имеет умершая женщина над теми, кого покинула? Очевидно, немалую, так как дом сохранился в том виде, в каком она его оставила. Как и голубая комната, желтая представляла собой этюд в одном цвете с оттенками от теплого огонька свечи до шафранного. И все же она была почему-то лишена индивидуальности.

Хватит этих лирических отступлений, побранила себя Эмили! Она должна не упустить случая и поговорить с Дэвидом!

— Дэвид, мы можем на минуту присесть?

— Конечно!

Он взял ее под руку и подвел к массивному креслу, а сам сел напротив. Их разделяло всего несколько футов, но это расстояние казалось непреодолимым. Эмили рассматривала ножку кресла в виде когтистой лапы, сжимающей шар, и вдруг сказала:

— Дэвид, кажется, мне здесь не рады.

— Ерунда, Эмили, разумеется, тебе рады. Что заставляет тебя так думать?

Эмили подняла на него глаза и прикусила губу.