Например, стрелять из пистолета.

А? Растрепанный, задыхающийся Пампурин сел на диване, ловя ртом воздух. Сердце болталось в груди, как боксерская груша, по которой беспорядочно молотили кулаками. За окном серело. Что-то было не так. Кто-то в доме не спал.

В одних трусах и босиком Пампурин устремился в Наташину комнату. Он успел вовремя. Она сидела на подоконнике, свесив голые ноги вниз.

— Дура! — сказал ей Пампурин, обхватив рукой за талию. — Третий этаж. Покалечишься и все. Хочешь остаток жизни в инвалидной коляске провести?

— Хорошо, — сказала Наташа. — В следующий раз заберусь куда-нибудь повыше.

— Нас с матерью в гроб загонишь, — предупредил он, унося дочь подальше от окна.

Она была легонькая, как в детстве, и волосы пахли так же. У Пампурина защипало в носу, когда он подумал о том, что было бы, если бы он не проснулся раньше.

— Это моя жизнь! — плаксиво выкрикнула Наташа. — Разбирайтесь со своими, а меня оставьте в покое!

Прежде чем она разрыдалась, свернувшись калачиком, Пампурин успел увидеть, что на ее ночной рубашке изображен умильный щеночек с бабочкой на голове. Несмотря ни на что, она была ребенком. Его ребенком.

— Ну-ну, будет, — прогудел он, водя ладонью по вздрагивающему плечу.

В комнате вспыхнул свет. Пампурин растерянно захлопал глазами, глядя на фигуру жены в дверном проеме. На ее рубашке никаких зверюшек и сердечек не было.

— Та-ак, — протянула она сурово. — Что здесь происходит?

Пампурин сделал страшные глаза и показал взглядом, чтобы она ушла. Вместо этого Мария указала на выход ему самому.

— И чтобы больше ни капли! — произнесла она ему вслед. — Ишь, взял моду мандаринами закусывать. Думаешь, я не учую?

Пампурин вернулся на диван и затих. Мария разбудила его прикосновением к спине. Закашлявшись, он приподнялся. Она поманила его за собой. Они вышли на кухню и закрылись там.

— Только недолго, — сказал он. — Я должен слушать.

— Видела я, как ты слушаешь.

Мария поставила вариться кофе. За окном было совсем светло, хотя шум транспорта пока еще не докучал.

— Ты же с ней была, — стал оправдываться Пампурин. — Вот я и позволил себе. Но теперь…

— Она больше не будет, — сказала Мария.

— Уверена?

— Уверена. Мы поговорили по душам. Все выяснили, все обсудили. Решили оставить прошлое в прошлом и двигаться дальше.

— И слава богу, — вздохнул Пампурин.

— Бог тут не участвует, — сказала Мария. — Только мы втроем. Скажи честно, какие шансы выкрутиться?

— Следствие поручено мне, — он пожал плечами. — Думаю, все под контролем.

— У тебя получится?

— Должно.

— Это не ответ.

— Я сделаю все, что в моих силах, — произнес Пампурин. — И сверх того.

— Тогда мы можем жить спокойно, — утешилась она. — Кофе сбежал! Черт!

В кухне потянуло жженым кофе. Неожиданно этот запах подействовал на супругов успокаивающе. Их окружали родные стены, они были заодно, с их дочерью ничего не случилось.

— Мы забудем, — тихо проговорил Пампурин, накрывая Машину руку своей ладонью.

— Что забудем?

Она посмотрела на него. Ее глаза были чисты и невинны.

— Ту ночь, когда… — забормотал он. — Ну, сама понимаешь.

— Мне нечего понимать, — отрезала она. — Ничего не было. Живем, как жили. Главное — как следует исполняй свои служебные обязанности. За Наташку не беспокойся. Она сильная. Как я.

Мария высвободила руку и взялась вытирать плиту, чтобы снова поставить кофе.

— Значит, ты бы тоже смогла? — спросил Пампурин.

— Эти сволочи еще легко отделались, — произнесла Мария жестко. — И давай закроем тему. Хватит драм на сегодня. Что будешь на завтрак? Овсянку или гречку?

— Гречку, — решил Пампурин. — Только масла побольше.

В кухню заглянуло солнце. Погода налаживалась. Жизнь тоже.

Выходные Пампурины провели за городом. Взяли свой раскладной (и очень нескладный) мангал, запаслись углем, жидкостью для разведения огня, купили три красивейших осетровых стейка. Пампурину пришлось удовлетвориться безалкогольным пивом, тогда как его женщины получили по две бутылки настоящего — и не какого-нибудь польского, а дорогущего английского. Сидели на ковриках для йоги, чтобы не простудиться на холодной земле. Болтали обо всем на свете, только не о страшной ночи, которая, подобно черной дыре, неотступно присутствовала в их жизнях, что бы они ни говорили, как бы ни притворялись.

— Спасибо, родители, — сказала Наташа, когда они закончили трапезу и сидели у остывающего мангала, каждый со своей бутылочкой.

— Глупости, — отмахнулся Пампурин.

— Мы одной крови, ты и мы, — сказала Мария.

— Я уже два дня хожу на занятия, — Наташа сделала маленький глоток из горлышка. — И знаете, мне вдруг понравилось учиться. Вот возьму и закончу инст с красным дипломом.

— Мы только рады будем, — сказал Пампурин.

— Счастливы, — поправила Мария.

И улыбнулась. Они все улыбались по пути домой, расслабленно и спокойно. А потом наступил черный понедельник.

Утром Пампурина вызвал Распопов и, не поднимая глаз от бумаг на столе, тихо спросил:

— Как продвигается расследование тройного убийства? Готов доложить?

— Докладывать особенно нечего, — покаялся Пампурин. — Похоже, вы были правы насчет ограбления. Я задействовал всех осведомителей в криминальных кругах. Будем ждать результатов.

— Ждать. Ага. Результатов, — Распопов принялся выкладывать башенку из коробок для файлов. — Слушай, а ведь версия с ограблением развалилась. На даче Тамонниковых не пропало ничего. Я просмотрел копию дела, а там черным по белому записано: владельцы исчезновения каких-либо ценных вещей не подтвердили.

— Да? — глупо спросил Пампурин.

Холодок пополз по его позвоночнику. Он эту страницу из протокола удалил, не учтя, что главный прокурор мог оставить себе второй экземпляр. Если кому-нибудь вздумается сравнить две версии, то возникнет большая проблема. И, судя по мине Распопова, это была еще не самая плохая новость.

— Да, — произнес он веско.

Словно дверь захлопнул, перекрыв доступ последнему лучику света. Распопов поднял тяжелый взгляд.

— Довольно странно, Валерий Константинович, что об этом сообщаю тебе я, а не наоборот. Ты что, не занимаешься делом?

Пампурин как раз думал о деле днем и ночью и делал все, чтобы выхолостить его даже от малейших намеков на истинные мотивы и обстоятельства преступления. Подшил кучу новых актов экспертизы, которые истину не проясняли, а хоронили — в изобилии бесполезных фактов. С этой же целью Пампурин опросил десятка полтора свидетелей, которые ничего не знали и не могли знать. Имитируя бурную деятельность, он постепенно раздувал объем дела, зная по своему опыту, как легко увязнуть в болоте лишней информации.