Голоса затворников сплетались в вышине над уединенными кельями.

Когда Дьюранд открыл глаза, то увидел, что рядом с ним съежилась Дорвен.

— Владыка Судьбы! — выдохнул он. — Вам нельзя быть здесь!

Она огляделась во мраке и съежилась еще сильнее.

— В прошлом году, весной, умерла моя мать. Она долго хворала. Чахла три года, пылая жаром, как бледная свеча. Я старшая дочь. Мне надлежало заботиться о ней, пока отец расхаживал по комнате или орал на слуг. Женщины омывали ее мокрыми тряпицами. Они говорили о знамениях, о роке, о снах. Ближе к концу я видела, как глаза матери мечутся под тонкой кожей, точно два головастика. Я спала рядом с ней. Она то ускользала за грань Иномирья, то возвращалась обратно. Врата были открыты — и я спала на пороге.

И вот наконец она ускользнула в последний раз. Стояла Луна Сева. Моя мать в одночасье скончалась. А отец сказал, что я выхожу замуж.

— Дорвен…

— Я видела Ламорика на какой-то свадьбе — по-моему, его старшей сестры. И он показался мне отнюдь не противным. Мне до смерти надоели чертоги болящих, и травы, и мудрость старух.

Дорвен глубоко вздохнула.

— Ламорик выглядел таким раздавленным, когда войско его отца ускакало под предводительством другого капитана… Это было через год после смерти моей матери.

Она поднялась и побрела прочь под эхо песнопений — совсем крошечная и хрупкая.

* * *

Дьюранд еще час лежал без сна. Монахи по-прежнему пели, земля под его плечами покрылась инеем. Кругом было так темно, что казалось, он находится в кромешном мраке за пределами мироздания.

А потом река замерцала.

Свет Иномирья играл на ряби волн, разливаясь все шире и шире, пока над водой не заскользил нос ладьи, легкой, точно ивовый листок. Давно погибшая леди Аралинда вновь предостерегала народ Гирета: герцогству грозит опасность.

Дьюранд отвернулся. Ему не требовалось иных напоминаний. Подчас Небесные Силы шепчут, подчас — ревут. Лежа на спине, он устремил взор в темный купол поднебесья, гадая, как жене старого герцога удалось миновать пороги.

* * *

Ему пригрезилось, будто он спит на одеяле, постеленном поверх тысяч каких-то существ, которые во всю мочь брыкаются и лягаются.

Когда лучи рассвета коснулись дальнего берега, Дьюранд стряхнул с волос и одеяла намерзший иней и выругался. Мир вокруг сверкал белизной.

Монахи в глубине лощины все так же пели: гимны их не утихали ни на секунду.

Мимо пальцев Дьюранда прошлепали чьи-то веревочные сандалии.

Один из монахов ковылял к воде, балансируя ведрами на коромысле — судя по тому, как они покачивались, пустыми.

Остальные монахи по-прежнему выводили Рассветное Благодарение.

Дьюранд оторвал клочок смерзшегося зеленого дерна и заторопился вслед за коротышкой. Остальные рыцари тоже зашевелились, просыпаясь.

— Не следовало вам тут спать, — заявил монах.

— Братец, это единственное ровное место в округе.

Монах привел Дьюранда к костровищу. Что ж, Дьюранда это вполне устраивало. Голоса затворников возносились над лощиной.

— Вы никогда не останавливаетесь, братец?

— Мы должны делать то, что можем. Небесные Силы часто распоряжаются именно так.

Дьюранд про себя решил, что, если получит хоть один прямой ответ на вопрос, поможет монаху с ведрами. Бейден — закутанный в целую гору пледов — скорчился перед костровищем, тыкая в угли обгорелой веткой.

— Вы когда-нибудь спите?

— Разве мироздание не спит? — Коротышка остановился на краю выжженного круга и повернулся к Дьюранду. Глаза его были черны, как две бусины, лицо и шея — желты, как застарелый синяк. — Узы Древних Патриархов расползаются. Только так мы можем удержать их.

— Дьюранд? Мне померещилось или я и правда видел ночью кого-то у твоего шатра? — поинтересовался Бейден неуместно громким голосом. Он ухмыльнулся, демонстрируя клыки, что торчали часовыми вокруг проема, устроенного ему Дьюрандом в прошлом году. Вроде бы ничего страшного — но ведь его могли слышать и остальные.

Монах уставился в землю.

— Понятия не имею, что ты там видел, Бейден.

— Да так, всякое. Полуночные гости! А голосок такой сладкий, кто бы… Владыка Преисподней! — Бейден вдруг отскочил от углей, как будто откопал гнездо гадюк. Экипаж «Выпи» настороженно глядел с другого конца луга. Кое-кто сжимал оружие.

Дьюранд был озадачен — но Бейден больше не валял дурака. Он неотрывно глядел на угли.

— Они тут все живые! — выговорил он.

Дьюранд шагнул мимо монаха вперед. Вчера они без особых размышлений разложили костер прямо посреди круга каменных идолов. И теперь выжженное пятно казалось шрамом на коже дерна, обнажившим то, что скрывалось под этой кожей.

В дыре молодой рыцарь увидел спутанные в единый клубок серые фигуры, извивающиеся, брыкающиеся руки и ноги. Увидел локти и пальцы, мягкие, точно овсянка на огне, после того, как ее помешали. Увидел копны черных волос — и торопливо отступил, пока из этого сплетения не показалось лицо.

Ламорик рванулся было к костровищу, но Дьюранд удержал его.

Монах семенящими шагами выступил вперед. Голова его доставала Дьюранду немногим выше пояса.

— Давно ли вы молитесь здесь? — спросил Дьюранд.

— Он вырвался из Уз Древних Патриархов, этот народец, — промолвил маленький человечек, кивая. — Давным-давно Гандерик, слуга Сердана, сражался здесь с безумными чародеями. Мироздание было нарушено, жестоко ранено. И Сердановы Патриархи залечили рану, перевязали ее широкими и крепкими узами, протянув их по всему королевству — идолы указывают место, где это произошло. В лощину пришли крестьяне. Много поколений они жили и умирали здесь, а потом рассорились со своим священником и повесили его среди идолов.

— А эти все?.. — Дьюранд указал на серые фигуры в яме.

— В таких местах ткань мироздания слаба. Свершив святотатство, крестьяне, жившие тут, поставили себя вне защиты Патриархов, что в подобных местах особенно опасно. В Древнем Эрресте обитали тысячи самых жутких существ.

— Проклятый ты безумец! — взревел Бейден. Похоже, он готов был броситься на монаха, но Дьюранд встал между ними.

Под взглядами Дьюранда и остальных Бейден смирился, прорычав:

— Смотри, я вас знаю! Знаю, что вы за народ!

Но все же попятился, а Дьюранд помог монаху закидать землей извивающиеся фигуры.

Когда он бросал последнюю лопату, монах коснулся его рукава.

— Узы ослабевают от перевалов Блэкрута до Орлиной горы. Что-то идет…

Ламорика не покинул ни один человек.