– Ты что, с ума сошла?

– Нет. Мне просто нужно было чуть-чуть успокоиться.

– А как ты все это объяснишь директору театра? Скажешь, что пошла погулять, потому что тебе захотелось немного покоя? – Его голос поднялся чуть ли не до крика.

– Завтра утром я пойду к врачу на обследование. В конце концов, я ведь беременна, а в таком состоянии женщины выкидывают разные штучки. Кроме того, я вообще не знаю, можно ли в моем состоянии танцевать. Разве работа после двадцати вечера беременным не запрещена?

– Я не знаю.

Йонатан успокоился. Слово «беременная» все расставило по местам.

Яна подошла и села к нему на колени.

– Я больше не буду танцевать, – сказала она. – А вдруг с ребенком что-то случится, если я буду прыгать или упаду? Тут уже речь не обо мне, – прошептала она, – понимаешь?

Он кивнул и прижал ее к себе.

– В общем, я все решила, – сказала она и поцеловала его в голову.

Эти слова сделали его самым счастливым мужчиной на свете, и он был исполнен решимости сделать для Яны все, даже достать звезду с неба, если она об этом попросит.

Однажды ночью, в конце сентября, Яна потрясла Йонатана за плечо. У нее начались схватки. Он подскочил, включил ночник и с тревогой спросил:

– Что случилось?

И она ответила:

– Начинается.

Все произошло так, как будто они репетировали это тысячу раз. Он запрыгнул в джинсы, она лишь накинула на пижаму пальто, взяла сумку, упакованную уже несколько недель назад и стоявшую в коридоре, и они поехали.

Яна старалась не подавать виду, когда боль просто вжимала ее в сиденье автомобиля. Йонатан испуганно посматривал на жену, а она улыбалась в ответ.

– Все о'кей. Не торопись. Я выдержу.

А потом все пошло очень быстро. Йонатан даже толком не помнил, как ее отправили в операционную. Он вдруг оказался в окрашенной в ярко-желтый цвет приемной, причем видел себя словно со стороны: как он мечется взад-вперед, словно тигр в слишком тесной клетке.

Приблизительно через десять минут появилась медсестра и натянула на него стерильную зеленую одежду. Он прошел через три или четыре двери с матовыми стеклами, и чей-то голос сказал:

– Пожалуйста, подождите здесь.

Он замер, едва осмеливаясь дышать. Две минуты спустя акушерка положила ему на руки девочку, настолько маленькую, что он даже не мог себе такое представить.

С ручками и ножками крохотными, как его мизинец.

Его ребенок, очень теплый и живой. Маленький человечек из плоти и крови. Он никак не мог в это поверить.

В тот день, когда их должны были выписать, ровно в половине десятого он с неистово бьющимся сердцем вошел в больницу с сумкой для переноски младенцев. Яна уже сидела одетая на постели и держала ребенка в руках.

– Давай быстрее уйдем отсюда, – попросила она. – Ты себе не представляешь, как мне хочется поскорее очутиться дома!

От детской комнаты, которую оборудовал Йонатан, Яна пришла в полный восторг. Она поцеловала его в губы, и он понял, как тосковал по ней.

За шесть недель до рождения ребенка они прекратили заниматься этим.

– Я не могу, – сказала Яна тогда, – у меня просто не получается. Потому что мы больше не одни.

Сейчас она уселась в кресло у окна, подняла пуловер и принялась кормить ребенка грудью.

– Как ты отнесешься к тому, что мы назовем ее Жизель? Я потеряла Жизель на сцене, а вместо нее получила новую.

– Это великолепная идея!

Йонатана мучило то, что они почти две недели не могли прийти к единому мнению по поводу имени девочки. Он уже был согласен на все, и теперь «Жизель» звучало для него, словно музыка.

Йонатан удивился, как ему вообще удалось заснуть в таком холоде, да еще и в сырой постели, но была уже половина восьмого, когда он проснулся. Как ни неприятно было под одеялом, все же там казалось теплее, чем в холодной, как лед, комнате. Он боялся вставать, тем более что невозможно было принять горячий душ, который хотя бы как-то компенсировал эту ужасную ночь.

Он не выдержит здесь больше ни дня. Он попросит Риккардо, чтобы тот отвез его в Амбру, и уедет ближайшим поездом. В этой квартире ни один человек не смог бы выжить зимой. Похоже, здесь действительно с октября по апрель никто и никогда не ночевал.

Он еще полчаса лежал в постели, укутавшись до самого подбородка, и пытался заснуть, но ему это не удалось.

«Все это бесполезно, – в конце концов сказал себе Йонатан. – Надо вставать. Нужно уходить отсюда, не покрываться же плесенью в этой кровати». Он с большим трудом заставил себя отбросить одеяло в сторону, дрожа от холода прошел в ванную, умылся и почистил зубы, которые тут же заныли от ледяной воды.

Потом он оделся и вышел из квартиры. К открывшемуся виду Йонатан готов не был. Небо было нежно-синего цвета, и в солнечном свете он увидел покрытую лесом Тоскану. Светящийся белоснежный туман лежал в долинах, и окрестные деревушки выглядывали из него, напоминая средневековые замки на островах в море. Это было потрясающе! Йонатан обошел дом, и ему показалось, что в долине он рассмотрел Амбру, которая кое-где выступала из дымки.

Он видел луга, оливковые рощи и густой лес из пиний, дубов и кедров.

Вокруг колодца и за домом тоже стояли кипарисы, растрепанные и согнувшиеся от ветра.

Он не ожидал, что усадьба будет такой большой, а вид настолько великолепным, но это ничего не изменило в его решении как можно поскорее исчезнуть отсюда.

Он прошел по крутой лестнице в переднюю часть дома, вошел в portico и постучал в дверь.

– Si! Venga![22] – услышал он звонкий голос Софии и, пробормотав «Permesso?»,[23] зашел в кухню.

В радиоприемнике звучал какой-то итальянский шлягер, и певец больше плакал, чем пел. Пальцы Софии ощупали аппарат, нашли нужную кнопку и выключили радио.

– Buongiorno,[24] – сказала она и с улыбкой повернулась к нему.

Он почувствовал удар в грудь, от которого перехватило дыхание. Вчера вечером он видел ее лишь мельком и в тени и больше думал об ужасном пристанище, чем о хозяйке. Кроме того, тогда ее волосы были распущены и частично закрывали лицо.

Сегодня она собрала свои прямые темные волосы на затылке и точно так же, как это делала Жизель, перехватила их несколько раз разноцветными резинками. Его это всегда восхищало: одно движение руки, всего лишь несколько секунд – и прическа готова.