– Погодите, не бойтесь! Я… я шел за вами просто так!

– Так вы не из этих?.. – Она вздохнула с облегчением.

– Не знаю из каких, но не из них. Правда.

– Ох, слава богу.

– Можно, я провожу вас немножко? – выдавил он, переводя дыхание.

– А зачем?

Андрей не мог объяснить. Как передать это мгновенное озарение – вот, все, это судьба, это грань, это порог…

– Потому что вы мне нравитесь. И я уже давно за вами иду… Можно я пойду не за вами, а с вами?

Она внимательно посмотрела на Андрея, четко очерченные пушистые брови сошлись на миг к переносице.

– Можно, – рассмеялась она. – А не испугаетесь?

– Чего?

Она загадочно улыбнулась и промолчала.

– А вам куда?

– Мне далеко. На улицу Маршала Вершинина.

Ого!

– Вы там живете?

– Да… то есть… да, живу.

Андрей заметил, что она очень бледная. Прямо ни кровинки в лице. Ну да, она же ходит сквозь стены и боится незримых преследователей.

– Ну и славно, а я давно не гулял по Москве с красивой девушкой.

– Я очень рада, что не ошиблась, – сказала она немного высокопарно, с какой-то старомодной интонацией.

Андрей хотел было взять ее под руку, но ничего не вышло. Он засмеялся, она тоже, и они пошли. О чем болтали по дороге – да разве это так важно? Было им весело, они смеялись, но Андрея все равно пробирала мгновенная дрожь при виде того, как сквозь девушку проходят всякие предметы – заборчики, скамейки, камни и так далее. Забавно и жутковато. Впрочем, он почему-то не боялся.

– Я так рада, что вы не испугались, – вдруг сказала она. – Вы не бойтесь меня. Я вам ничего дурного сделать не могу. Просто я не такая, как вы. Я… я умерла. Очень давно. Почти семьдесят лет назад.

Чего-то такого он подсознательно ждал и удивился лишь тому, что его это не удивило. В сущности, Москва должна быть полна призраков, и по закону больших чисел хоть кто-то из миллионов горожан просто обязан время от времени сталкиваться с такими, как она.

Она грустно улыбнулась:

– Вас как зовут?

– Андрей.

– А меня Вика.

– И вы…

– Ну да. – Она снова грустно улыбнулась. – Я мертвая.

Она помолчала.

– Ну ладно, можете меня больше не провожать.

Прозвучало это так печально, что Андрей порывисто воскликнул:

– Погодите, я вовсе не собираюсь вас бросать!

Она сразу расцвела:

– Вот хорошо. Иногда ближе к вечеру делается страшно.

Шли они долго. Очень долго. В основном из-за Андрея, который не мог проходить через здания. И еще он был живой, а потому под конец устал. Вика же вовсе не уставала. Разве что там, где среди старых домов были воткнуты новые, и в районах новой застройки на месте старых кварталов она чувствовала себя неуверенно и не сразу находила путь, а иногда даже обходила удобные улицы и переулки, продвигаясь какими-то дворами, словно огибала незримые стены.

Андрей почти не знал эту часть Москвы и потерялся, когда они свернули с больших улиц где-то в районе «Беговой». Оставалось только следовать за Викой. Вика привела его к запущенному дому на Вершинина уже совсем затемно и в нерешительности остановилась.

– Спасибо, что проводили. Мне давно не было так хорошо.

И Андрей понял, что она сейчас уйдет, за ней закроется тяжелая, выкрашенная в буро-красный цвет дверь подъезда – вернее, Вика пройдет сквозь эту дверь, и он никогда больше ее не увидит, не услышит ее голоса, а он ведь даже не удосужился разглядеть, какого цвета у нее глаза! Видимо, что-то отразилось у него на лице, потому что Вика с тревогой спросила:

– Вам плохо? Что случилось?

– Ничего. Я просто подумал, что могу больше никогда вас не увидеть… Вика… – Будь она живой, обыкновенной девушкой, он бы встряхнул ее за плечи, но руки прошли сквозь нее. – Вика…

Она посмотрела на Андрея – серые, серые в голубизну были у нее глаза, и светлые ресницы длинные-длинные, и выбившийся из-под берета завиток русых волос у щеки…

– Вы не боитесь, Андрей? – жалобно спросила она. – Я же…

– Ну и что? Я увидел вас, вы обернулись. Это судьба. Пусть будет, что будет. Можно, я вас еще немного провожу?

– Только вы не бойтесь, там вид… для вас не очень такой…

Андрей понял, что она имела в виду, как только они очутились на лестнице. Лестница была завалена известкой, кусками обвалившейся штукатурки и каменной крошкой. Окна зияли безглазыми провалами. Вика несильно толкнула дверь, вымазанную краской, и обернулась:

– Входите, пожалуйста.

То, что оказалось внутри, никак не вязалось с ужасным видом лестницы и грязной входной дверью. Они вошли в полутемный просторный коридор, из которого вели три высоченные дубовые двери. Андрей нечаянно наступил на что-то впотьмах и растерянно ойкнул – «что-то» оказалось Викиной ногой. Живой и вполне осязаемой.

– Простите!

– Ничего.

– Вика, ты кого привела? – ворчливо спросил кто-то из-за правой двери. – Опять живака?

Живак. Вот кто он для них. А сами они кто? Господи, это же просто страшный сон наяву. Небось упырье семейство какое-нибудь, и сейчас они с аппетитом его сожрут. Вот тебе, дурень, за доверчивость. И за любопытство. За последнее – в особенности.

– Мам, ну ладно тебе, – миролюбиво сказала Вика, снимая шарфик. – А где Светка? Гуляет?

– Гуляет. Уже три часа гуляет. Вы идите в столовую, я там чай приготовила, попейте чайку с пирогами.

Чай? А Вика сказала, что они не едят и чаю не пьют. А кровь человеческую?

– Извините, Вика, я пойду, наверное.

– Вот еще, никуда вы не пойдете. – Вика вцепилась в его рукав. Андрей с изумлением обнаружил, что она довольно крепко за него держится. И рука теплая, и даже щеки розовые, как с легкого морозца.

– Пойдемте, пойдемте. У нас все настоящее, вкусное, вы не бойтесь, не думайте, мы не упыри, мы просто… Мы такие, как есть. Я даже не знаю, кто мы такие…

– Вика, а почему вы обыкновенных людей называете таким страшным словом? Кто придумал?

– Живак?

– Ну да, живак.

– Ой, это Светка, сестрица моя младшая. Ей же всего одиннадцать, она такой сорванец. А что? Вам обидно?

– Да жутковатое словечко, если честно.

– Хорошо, я вас не буду называть живаком. – Она очень серьезно глянула на Андрея снизу вверх. – Я вас буду называть просто по имени. Можно?