Лиззи просыпалась медленно, точно поднимаясь с бездонной глубины. Она лежала полностью одетой под слегка обтрепанным лоскутным покрывалом, которое она, должно быть, ночью натянула на себя во сне. Вечером она даже не потрудилась переодеться, а уж тем более — пойти искать постельное белье. Просто свернулась поудобнее на голом матрасе с книгой Альтеи в руках и принялась читать.

Даже теперь, после своей кончины, Альтея продолжала нести ей родовое учение, напоминая Лиззи, кем она является и от кого произошла. Однако один фрагмент книги неожиданно поразил ее настолько, что Лиззи вернулась к нему и перечитала еще несколько раз.

Чувствовался ли в этих словах оттенок сожаления? Тихая грусть по чему-то, давно утраченному или оставшемуся нереализованным? Трудно было представить, чтобы Альтея желала чего-то большего, нежели то, что имела. Она как будто всегда была четко на своем месте, всегда жила любовью к собственному делу и к широко раскинувшимся, цветущим полям «Фермы Лунных Дев». И все же слова «попала в уже имевшуюся передо мною колею» как будто намекали на некое разочарование. А еще упоминалась «горечь в сердце» — хотя это, наверное, было несколько проще объяснить. Если оказаться заклейменным в убийстве и потерять все, что тебе так дорого, не причина для «горечи в сердце», то ничего иного Лиззи и предположить не могла.

Книга лежала на тумбочке у кровати. Лиззи опустила ладонь на крышку переплета, томясь любопытством: что же еще поведает ей Альтея? Искушение продолжить чтение было ночью почти неодолимым, однако бабушка призвала ее «впитывать в себя слова этой книги понемногу, по чуть-чуть, придерживая их у сердца». А поскольку это была последняя просьба Альтеи, то Лиззи считала должным отнестись к ней с уважением.

Она прошла к двери и выглянула в коридор. Эвви не было видно и слышно, однако на боковом столике Лиззи нашла аккуратно сложенные зеленые вельветовые брюки и белую хлопковую блузу, а рядом на полу — пару своих стареньких ботинок на шнурках. Проведя пальцами по обшарпанной обувке, Лиззи улыбнулась, неожиданно для себя обрадовавшись, что их видит — словно старых друзей, которые вроде остались где-то позади, но все же не совсем были забыты. Трудно было не признать, с каким удовольствием она избавится на несколько дней от каблуков и от дресс-кода.

Наскоро приняв душ, Лиззи спустилась на первый этаж. Эвви сидела в кухне за столом, проглядывая утренний выпуск «The Chronicle» сквозь простенькие очки для чтения в ярко-синей оправе. Когда Лиззи вошла в кухню, Эвви пригнула уголок газеты, быстро окинув взглядом ее облачение.

— Уже лучше, — бесстрастно отметила она. — Прямо будто здешняя.

— Спасибо. Здесь — чисто случайно — кофе не найдется?

— Нет, только чай, — ответила Эвви. — А в духовке для тебя — тарелка с яичницей.

У Лиззи не хватило духу ей объяснять, что обычно она вообще не завтракает. Или что не может как следует работать без утреннего кофе. А потому она вытащила из духовки тарелку, с ужасом поглядев на целую гору яичницы и жареной картошки. Столько еды она и за день-то обычно не съедала — не то что на завтрак!

Эвви, подняв брови, изучающе поглядела на нее:

— Что, не ешь яйца?

— Нет, ем. Просто я чаще всего вообще не завтракаю. А тут — прямо огроменный завтрак.

— Хм-м… — Эвви вновь оценивающе смерила ее с головы до пят. — Если хочешь знать мое мнение, немного мяса тебе на костях не повредит. Там, в Нью-Йорке, вас что, совсем не кормят?