Я не могу умереть вот так. Плыви.

Но я не понимаю, где верх.

Как только я начинаю думать, что выхода нет, я ощущаю давление. Закладывает уши. Тело тяжелеет, а может быть, это тьма становится не такой плотной. Звуки теперь более отчетливы. Кричит какая-то женщина; слышится звук скрежета металла о металл; гортанные рыдания. Потом с усилием, которое непонятно почему мне необходимо предпринять, я прорываюсь сквозь ночь и оказываюсь на солнечном свете.

Сначала я могу понять лишь то, что я уже не в своей спальне. Смутные очертания вокруг становятся четче. Ох… Я в Лондоне. Над головой торчит знак метро. За ним видны башенки и окна Тауэра. Улицы вокруг нас пусты, если не считать нескольких незнакомцев, которые, в типичной для горожан манере, делают вид, что никого не замечают. Меня охватывает разочарование. Все это слишком знакомо.

Хотя, вообще-то, кое-что здесь иначе. В конце концов, люди не одеты в обычную деловую одежду, и они определенно не держатся так же собранно, как в реальном мире. Дело не просто в том, что они меня не замечают, – они как будто не полностью владеют собственными телами. На одной женщине шифоновый плащ до земли и ожерелье из ярких желтых цветов, и ничего больше. Она кружится на улице, раскинув руки, хрипло смеется чему-то. Когда она проходит мимо меня, земля под ногами вздрагивает.

Маленькие водовороты голубого света скользят над булыжной мостовой. И та, словно по волшебству, преображается. Грязные булыжники превращаются в пышные клумбы трав и цветов. И меняется не только земля под ногами. Каждый кусочек бетона и камня, делающих эту часть Лондона такой суровой, трансформируется в некое детское представление о лесе. Плющ, пурпурный мох и клематисы расползаются вверх по стенам. Знак метро становится подсолнухом, куда больше тех, что существуют в реальном мире. Женщина-хиппи движется вперед. За ее спиной все возвращается в обычное состояние, и из-за воспоминания о том, чем были эти камни всего несколько секунд назад, они кажутся еще более серыми, чем прежде.

Похоже, во мне проснулся поэтический дар.

– Вау, – говорю я.

Андраста кивком предлагает мне следовать за ней. Совсем недавно я не могла отвести от нее глаз, но теперь мое внимание полностью захвачено Аннуном. На первый взгляд все и вправду похоже на знакомый мне Лондон – даже граффити красуются кое-где на стенах, – но, если присмотреться внимательнее, можно увидеть гораздо больше. По стенам домов карабкаются экзотические ящерицы. Уединенные сады громко шелестят листвой, растения взрываются цветами, когда мы проходим мимо. Даже сами здания странно мерцают, иногда они те же, иногда превращаются в старые бревенчатые таверны, которые, должно быть, стояли на этих улицах сотни лет назад. Я замечаю в одном из переулков золоченую статую, окутанную лентами всех цветов, какие только можно вообразить.

Когда мы проходим мимо людей, ведущих себя странно, я спрашиваю Андрасту, все ли с ними в порядке.

– Это сновидцы, – поясняет она, даже не взглянув на них.

Я наблюдаю за мальчиком примерно моего возраста: он решительно карабкается по отвесной стене, высящейся над нашими головами, а кирпичи под его пальцами превращаются в червей.

– Мы идем сквозь сны? – спрашиваю я.

– Сновидцы иногда видят нас, а иногда нет, – говорит Андраста. – А иногда они даже помнят нас, когда просыпаются, как ты запомнила меня. А иногда они нас забывают в пространстве между мирами.

– Но там, в моей спальне, ты говорила, что Аннун не безопасен.

– Это так. Он даже может быть смертельным. Потому что если ты умираешь в Аннуне, ты также умираешь и в Итхре, твоем мире.

Не об этом ли говорила Клемми? На ее теле было множество отметин.

– Значит, мою маму могли убить здесь? – спрашиваю я. – А выглядело это так, как будто она просто умерла во сне?

– Да, – говорит Андраста, сжимая мою руку. – Да, я думаю, с Уной случилось именно это.

На меня накатывает волна печали. Андраста шагает дальше, но я чувствую, что она молчит просто потому, что знает: разговоры о смерти мамы могут свести меня с ума.

Вдали собирается небольшое торнадо голубого света. На его пути стайка похожих на эльфов существ прячется в трещинах стен ближайших зданий. Тут я замечаю, что и воздух здесь отличается от воздуха в реальном мире. Он видимый – как пыль, попавшая в солнечный луч.

– Это инспайр, – поясняет Андраста, когда я спрашиваю ее об этом.

Она раскрывает ладонь и позволяет собраться в ней лужице голубого света.

– Инспайр создает Аннун. И он происходит отсюда, – она кладет руку мне на лоб, – и отсюда. – Теперь ее ладонь касается моего сердца.

– Его порождают люди?

– В каком-то смысле да. Твой мир, Итхр, творит все в Аннуне. Мы не можем существовать без ваших мыслей и снов. Но и вы не можете существовать без нас. Без Аннуна, который питает ваше воображение, вы не сможете быть самими собой. Вы бы тогда потеряли понимание того, кто вы есть. Вы не имели бы ни надежд, ни страхов, ни амбиций, ни желаний – ничего, что отличает людей друг от друга.

Я вытягиваю руку, когда мы идем дальше, и наблюдаю за тем, как инспайр играет на моих пальцах. Он ластится, как щенок, желающий понравиться. Одному особо игривому завитку, похоже, доставляет удовольствие кататься вверх и вниз по моей руке. Потом он подпрыгивает к моему лицу, как щенок, который хочет меня лизнуть. Я отмахиваюсь от него. И застываю.

Что-то не так. Я внимательно смотрю на свою руку, гадая, не сделал ли с ней что-то инспайр. И снова касаюсь своего лица. Теперь уже обеими руками. Этого не может быть. Пошарив в кармане, я нахожу мамино зеркало, но мне почти страшно смотреть в него. Должно быть, это какая-то ошибка. Я держу зеркало перед собой. Мне нужно несколько мгновений, чтобы сосредоточиться на правой стороне моего лица. Красные радужки, светлые волосы, белая как кость кожа. Это я. Но кожа гладкая. Следы ожогов исчезли.

– Их нет! – истерически восклицаю я. – Что со мной случилось? Что вообще происходит?!

Не могу сказать, что я расстроена. Я всегда мечтала о том, чтобы того костра никогда не было. Это просто ошеломляет. Это мой мир. Мир, где я не выгляжу как какой-то чудик. Я не хочу, не хочу из него уходить.

– Почему нет ожогов? – спрашиваю я Андрасту.

– Потому что они новые, – отвечает она.

– Не понимаю.

– Они еще не стали частью тебя. Ты не представляешь себя таким образом.

– Значит, я просто выгляжу так, как мне хочется выглядеть?

Ну нет, тут же думаю я, если бы это было так, у меня не было бы красных глаз.

– Нет, – говорит Андраста. – В Аннуне ты выглядишь так, как ты думаешь, что выглядишь. Ожоги недавние, ты еще не привыкла к ним. Возможно, и никогда не привыкнешь. Так что ты не видишь их на себе, когда приходишь сюда.