Несколько часов им пришлось держаться под градом стрел и палящим солнцем. У очень многих христиан были луки, однако во владении этим оружием они уступали туркам, которые легко могли стрелять по рядам противника с безопасного расстояния. Женщины и невооруженные мужчины поначалу подносили воинам воду, но очень скоро им пришлось забиться под повозки или спрятаться за дополнительными щитами, чтобы хоть как-то укрыться от обстрела. Тем временем христиане расстреляли все свои колчаны, поскольку, считая лук вспомогательным оружием, не возили с собой большой запас стрел.

Робер нетерпеливо ерзал в седле.

– Мы должны приучить их не подходить к нам так близко!

Рыцарь рядом с ним хмуро отозвался:

– Если бы мы могли их догнать!

Не получая отпора, эскадроны турок осмелились приблизиться. Пешие воины, защищенные лишь кожаными куртками, несли большие потери. Даже кольчуги оказались слабы, когда турки стали пускать стрелы с более близкого расстояния. Фыркая, стали валиться на землю лошади. Кричали женщины. Священники падали на колени и громко поручали армию милосердию Божьему.

Сосед Робера поднял руку, отмахиваясь от мухи, и ему под мышку через щель в доспехах вонзилась стрела. Звякнув кольчугой, он сполз с лошади. Все кругом озирались в поисках убежища.

Робер привстал на стременах и поднял копье:

– Вперед! За мной! Дадим туркам урок!

Он ударил лошадь шпорами и с криком понесся вперед; за ним последовала группа молодых рыцарей.

Эскадрон турок попытался рассредоточиться, но было слишком поздно. Робер ударил как молния. Огромный конь и массивный всадник глубоко врезались в ряды наездников, не защищенных доспехами и вооруженных слишком легкими мечами, которые не могли разрубить толстую кольчугу. Копье вырвалось у него из руки, глубоко застряв в теле сброшенного на землю и затоптанного копытами мусульманина. Тогда Робер выхватил меч. Позади него другие рыцари ревели, как демоны. Сбившись в один запутанный клубок, тяжелые рыцари и улепетывавшие лучники понеслись через равнину, оставляя за собой мертвых и умирающих.

Подъем в гору спас турок. Лошадь Робера замедлила шаг, устав под тяжестью хозяина и его доспехов. Легковооруженные турки на своих выносливых конях отступили, а группа рыцарей осталась у подножия горы. Теперь в них полетели стрелы от эскадронов слева и справа, отрезавших им путь отхода к армии христиан.

Робер повернул лошадь вспять. Его атака была прекрасна, и теперь, считал он, враг поостережется подходить к ним так близко. Между тем ему надо было вести своих людей обратно, пока их всех не перестреляли. Сам он уже был ранен в бедро. Шкура лошади стала скользкой от крови. Он пришпорил ее, пустив неуклюжей рысью, и криком велел остальным следовать за ним.

Пока они пересекали равнину, лошади падали одна за другой. Турки стреляли низко. Когда воин оказывался на земле, они преследовали его тучей стрел, пока он не падал. Остальным рыцарям оставалось пригнуться к седлу и стойко держаться.

Лошадь Робера споткнулась и упала. Он встал на ноги, но стрелы с лязгом застучали по щиту и шлему, и он пошатнулся. Робер отступал, пятясь и подставляя противнику защищенную грудь и щит; если бы он зацепился ногой за палку или камень, он бы уже не смог подняться. В боку у него торчала стрела, а кольчуга терлась об нее, отчего каждое движение становилось для него мучительным. Он не осмеливался выдернуть наконечник, опасаясь, что кровь хлынет сильнее. Куда еще он был ранен, Робер не знал и не хотел знать. Пока еще он мог держать меч и щит, поэтому враги, кружившие неподалеку, как стая ястребов, не осмеливались приблизиться к нему.

– Пусть умрет глупец! – в ярости воскликнул Боэмунд, когда несколько рыцарей предложили ему атаковать противника и выручить Робера. – Разве не приказал я всем мужчинам твердо стоять в своих рядах и разве не по его милости мы уже потеряли по меньшей мере два десятка рыцарей? Пусть ни один человек не двигается с места, если не хочет иметь дело с Боэмундом Норманном.

Робер опустился на колени, поставил щит на землю и укрылся за ним. Никто из турок не приближался к нему, все боялись западни. Теперь им вряд ли имело смысл стрелять в Робера. Они снова направили стрелы в ряды христиан, но те приободрились, получив передышку. Еще и слух пробежал, что остальная часть армии уже на подходе.

Ее появление захватило турок врасплох, так как они вообразили, что в их засаду попали все христиане. Теперь же Адемар де Пюи поймал в ловушку их самих, он провел отряд по гребню горы и ударил по туркам с тыла. Они дрогнули и пустились наутек так поспешно, что побросали свои палатки и даже шелковый шатер султана с его сокровищами.

Робера де Сент-Авольда, еле живого, подобрали слуги и поспешили унести с поля битвы. Он потерял так много крови и получил так много ранений, что они были уверены в его скорой смерти.

– Вот чего заслуживают глупцы, – резко бросил Боэмунд.

Многие согласились с Норманном, разгневанные смертью родственников или вассалов, поскакавших за Робером и павших от турецких стрел. Готфрид, как всегда поддавшись влиянию сильных людей, мрачнел при упоминании имени Робера и не захотел даже навестить его. Но Адемар де Пюи переговорил с капелланом Боэмунда и узнал, что армия находилась на грани паники. Если бы воины бросились бежать или попытались спрятаться в убежище, их всех перерезали бы турки. Адемар решил, что атака Робера оказалась своевременной, но не захотел спровоцировать ссору с Боэмундом. Он просто заметил, что Божье воинство не столь многочисленно, чтобы позволить себе потерять такого рослого рыцаря. К его обозу император Алексей прикрепил своего врача Теодора, много лет прожившего в сарацинских землях и перенявшего там тайны врачевания. Адемар велел перенести Робера к своим людям, чтобы Теодор мог его лечить.

Шли дни, армия продолжала двигаться вперед, увозя раненых на носилках, не решаясь оставить их на враждебной территории. Робер де Сент-Авольд понятия не имел, где находился, поскольку у него мучительно болели ребра, поврежденные попавшей в бок стрелой. Еще совсем недавно самый сильный рыцарь в армии, он так ослабел от потери крови, что не мог приподнять голову. В редкие моменты, когда сознание прояснялось, он думал, что ему снится дурной сон. Рядом с ним не было никого, кроме человека по имени Теодор, одетого в восточную одежду, с ястребиным носом и желтоватым лицом. Этот человек клал на его раны холодные компрессы и заставлял глотать горькое лекарство. Вскоре Робер начал осознавать, что Теодор ему не снится.

– Я пленник? – прошептал он.

Теодор ободряюще улыбнулся:

– Вы едете в свите епископа де Пюи. Через несколько недель мы дойдем до Антиохии, ворот в Сирию и Святую Землю. Там вы сможете отдохнуть и восстановить силы, ведь осада такого большого города, как Антиохия, продлится долго.

– В свите епископа? – Робер озадаченно нахмурился. – А мой сеньор Готфрид?

– Он в полном здравии.

Робер закрыл глаза и опять погрузился в сонное состояние. Но после ужасного дня сплошной тряски, когда ослы, несшие его носилки, рысью взбирались по скалистым тропам и огибали крутые утесы, он очнулся надолго. Перенося его в палатку, слуги заметили, что щеки, в последнее время такие бледные, слегка порозовели. Когда они опустили его на ложе, он схватил одного из них за одежду и начал задавать вопросы. Позднее к нему пришел Теодор с вечерней дозой лекарства, но Робер отвернулся от него.