Он ушел, но тут мимо хаты стали солдаты котелками греметь. В хату вваливаются еще два солдата, и этим двоим говорят: «Пошли на завтрак!» – «Не можем мы. Вот, танкистов стережем». – «Так и что? Наши же. Пошли, куда они денутся?» И они все ушли. Я тут же писанину прекращаю, своих орлов бужу: «За мной!» Из хаты выскочили и по тылам, по задворкам из той деревни быстрее долой… Но слухи же ходили, что лучше этих ребят обходить стороной и, кроме неприятностей, от них ничего не получишь, поэтому я и принял такое решение.

Бежали до следующей деревни. Потом еще деревня, тут мы поняли, что вроде сбежали. Уставшие, голодные, добрались до третьей деревни и к каким-то старичкам попросились отдохнуть. Они нас угостили немного, и я принял решение, что одну ночку мы здесь отдохнем. Переночевали, а с рассветом вышли на дорогу. Посадил ребят у перекрестка: «Смотрите наши машины! Эмблему нашу знаете?»

Удостоверение

Эмблемой нашего корпуса был ромб. Он делился пополам. Поскольку в корпусе три бригады: 40-я, 44-я и 45-я, то в нижней части эмблемы у танков нашей бригады стояла цифра – «0». Соответственно у тех – «4» и «5». И если внизу цифра «0», а вверху «11», значит – 40-я бригада 11-го корпуса.

Их поставил раньше по ходу движения, чтобы они мне заранее махнули, и я успел остановить. Полдня, наверное, там просидели, пока все-таки не поймали нашу машину. К вечеру прибыли в часть, захожу к командиру с докладом, а начштаба, еще кадровый офицер, спрашивает: «Откуда вы явились? Вас же давно списали в другую бригаду!» – «Так я после той бригады, где только уже не побывал. Выпишите мне хоть какой-то документик, а то у меня ведь совершенно ничего нет!» И на следующий же день мне на бумаге от немецкой карты выписали временное удостоверение: «Борисов Н. Н. – командир взвода 40-й гвардейской танковой бригады. Пистолет № такой-то. Противогаз такой-то». И это удостоверение я до сих пор бережно храню.

Но вот спрашивается: где глубина, где сознание? Выпустился целый батальон – 475 человек, а даже офицерские удостоверения нам не выдали. Неужели нельзя какую-то бумажку выписать, чтобы хоть что-то в кармане лежало? А потом все удивляемся, откуда у нас миллионы пропавших без вести…

А по особняку я потом прикинул: скорее всего доложить о нас начальству он еще не успел, а значит, сам на себя докладывать не станет. Так что никаких последствий быть не должно. Так и вышло.

Вот таким для меня выдалось первое знакомство с особистами, а потом я с этими ребятами неоднократно общался. У меня же пять машин сгорело, а на каждый случай потери танка непременно пишется рапорт. Указывается, где и что произошло, а в батальоне и бригаде комиссии разбирают эти дела и задают вопросы. А самый ответственный и любопытный – представитель особого отдела. Так что в последующем я с ними не раз встречался, но никаких инцидентов не возникало.

Сейчас в прессе, в кино особистов принято выставлять исключительно в негативных тонах, но все же от людей зависит. Да, кто-то более ревностный, кто-то хотел выслужиться, и может быть, кому-то и не повезло. Вполне такое допускаю. Но меня сколько раз и на комиссиях расспрашивали, и когда они появлялись у нас в боевых порядках и задавали вопросы, то чего-то такого не было. А в том случае, даже еще проще вышло. Это же временное формирование, и оно нигде по документам не прошло и не оформлялось. И, кстати, что с той группой сталось, чем дело закончилось, до сих пор понятия не имею и даже знать не хочу… Так что когда представился, мне дали лист карты той местности, где это случилось, и я письменно все описал. Сам подписал, все члены экипажа, и больше вопросов не возникало.

Когда возвратились с этих похождений, батальон уже бои не вел. Техники совсем не осталось. Отдыхаем, учимся, с солдатами занимаемся. Уже февраль шел, а еще в январе был утвержден новый гимн Советского Союза. И мне запомнилось, как замполит приходит:

– У нас новый гимн, надеюсь, вы его выучите за три дня?

– Конечно, выучим!

– Хорошо, тогда через три дня зачет буду принимать.

Ну, все выучили, конечно, а потом и солдат стали ему учить.

Причем мы стояли всего в 13 километрах от этих Погребищ. И была у меня мысль туда съездить, посмотреть: может, стоит еще наш танк? Но так и не удалось.

А вскоре наступило 23 февраля, и тот день в моей памяти остался как большой праздник. Нас заранее предупредили, что состоится общее построение. И на этом митинге был зачитан приказ о награждении, и я получил свою первую награду – орден Красной Звезды. И получил знак «Гвардия». Он у нас автоматически не выдавался, только специальным приказом присваивали. И я считаю, так правильно. Такое звание нужно делом заслужить, а не автоматом получать.

Вечером с ребятами собрались. По традиции награды нужно обмывать, а я ведь в жизни и не курил, а на войне и не пил никогда. Тем не менее ритуал – положено. Орден в кружку опустили, я пригубил, и ребята за мое успешное награждение продолжили.

И запомнилось, что в те же дни был разоблачен тот жулик, который в запасном полку у меня сапоги украл. Как ребята об этом узнали, уже не помню, но оказался один из членов экипажа по фамилии Кузнецов. Жулик чистейший, ростовский, высокого класса. Он их, конечно, сразу продал. Мне доложили, но я не стал связываться: «Решайте с ним сами…» Как с ним поговорили, не знаю, но факт тот, что он потом три дня не выходил из хаты даже поесть. А сразу после этого написал рапорт, и его перевели в другую часть.

Ну а в начале марта получили танки новой модели – Т-34-85 и стали их изучать. Своего Савина я как раз тогда отправил на учебу в училище, а остальные ребята остались в моей же роте, но в других экипажах. Ведь система какая была?

Когда прибывало пополнение, то, как правило, из них никто боевого опыта не имел. Только обучение прошли. Поэтому экипажи в таких случаях всегда формировали путем смешивания. Чтобы в экипаже обязательно оказался кто-то из опытных солдат. Ротный со взводными вместе садились и распределяли. У меня, например, ротный механика-водителя заберет, а нового мне еще нужно изучить. Сколоченность экипажа – это ведь не пустые слова. Так что тут целая система. Но из новых ребят я почти никого не помню, потому что совсем мало с ними находился. Сначала в санбат загремел, а потом меня ранило.

В марте, когда освоили новые машины, нас срочно ввели в бои. Там противник отчаянно пытался прорвать нашу оборону и овладеть крупным населенным пунктом, который мы удерживали. Когда на противоположной окраине села немецкие танки вошли в колхозные постройки и создалась угроза тылам, последовал срочный приказ: «Три танка перебросить на помощь соседям!»

Двинулись на большой скорости по центральной улице, а я шел первым. Пройдя примерно полпути, успел ощутить страшный удар со свистом, и все…

Очнулся от боли во всем теле и холода. Слышу разговор, но понять ничего не могу. Лежу на спине, а мне на лицо льют холодную воду. Более-менее пришел в себя, члены экипажа помогли встать. Смотрю, а мы на проезжей части дороги, прямо посреди улицы. Но не могу понять, почему я оказался здесь и вне танка. Почувствовал тошноту, головокружение, и ребята помогли перейти на обочину дороги. Напоили водичкой. Но боль усиливалась во всем теле, и особенно в шее. Даже не смог повернуть голову. Попытался вспомнить случившееся.