На борту судна нет стеклодува. Грузовой манифест, переданный Догане, точен. В любом случае они позволят венецианцам искать всюду, где те захотят. Им скрывать нечего.

— Скажи, если бы дело касалось только меня, я бы поверил его слову и немедленно ушел.

Неправда, само собой, но Родриго готов произносить любые сладкие речи, если они помогут поскорее покончить с делом и доставить Темучина к доктору Кроу. В эту минуту дверь отворилась, и из темноты показался мамлюк с тонкими чертами лица, прищурившийся от лунного света. Его одеяние украшала серебряная вышивка, на голове красовался алый тюрбан.

Он выглядел немногим старше мальчишки.

Мамлюк, выделив Родриго по его перевязи, коснулся рукой своего сердца, рта и лба в официальном приветствии, а затем жестом пригласил капитана Доганы внутрь.

Судно устроено точно так же, как и десятки тех, которые им доводилось осматривать раньше. Каюта капитана на корме, помещения для экипажа под палубой. Половина этого пространства отводилась под груз. Еще ниже находился лаз, «подполье», где корпус изгибался к килю. Под ним — вонючая яма, наполненная камнями для балласта.

Родриго проверял все. Тяжесть от предательства Десдайо давила его сердце, будто камень. Двое из отряда помогали Темучину добраться до верхней палубы, когда Родриго внезапно остановился, рявкнул приказ, и его люди тоже замерли, а по лицам мамлюков пробежал отблеск паники.

Длина лаза — двадцать один шаг. Грузовой палубы — девятнадцать. Если бы речь шла о другом конце, Родриго мог бы списать разницу на носовой изгиб. Но здесь?

— Скажи ему, мы собираемся сломать доски, — Родриго указал на кормовую переборку.

Поток страстных тюркских слов. Мамлюк заступил дорогу и встал у переборки.

— Он говорит, его судно утонет, и мы все умрем. Вы будете виноваты, и его страна вступит в войну с Серениссимой. Тысячи кораблей переплывут Адриатику и разграбят все колонии Венеции.

— Скажи, я рискну.

На поиски подходящего топора ушло минут пять. К этому времени вокруг них собрался весь экипаж, безмолвными призраками взирая на солдат. Только заряженные арбалеты людей Родриго удерживали команду от нападения.

— Давай! — приказал капитан.

Бато взмахнул топором.

— Еще.

Второй удар расширил пролом.

— Что-то воды не видно, — прорычал Темучин.

Доски слишком тонкие для корпуса «Куайи», а древесина — слишком свежая. Венецианские корабелы хранили бревна не менее двух лет, прежде чем распустить их на доски и высушить.

— Руби ниже.

Бато встал покрепче и нанес удар, способный обезглавить лошадь. Еще удар… В проломе была темнота. В нос ударил крепкий запах застоявшейся мочи и дерьма. Бато, не дожидаясь новых приказов, ухватился за край доски и потянул его. Дерево подалось, доска со скрипом выскочила из креплений.

За ней последовала еще одна.

— Свет! — потребовал Родриго.

Он перешагнул через обломки досок и вошел в зловонный отсек за переборкой. В следующую секунду за ним двинулся мамлюк.

Родриго исполнилось тридцать. Ему было четырнадцать, когда он сражался в своем первом бою, а первую женщину взял годом раньше. Видел, как грабили города, как флорентийского лазутчика раздирали дикие лошади. Он ожидал увидеть сбежавшего стеклодува. Он…

Капитан перекрестился.

В цепях висел обнаженный юноша, запястья вокруг оков разодраны до сырого мяса. Ему, должно быть, лет семнадцать, от силы — девятнадцать. Длинные серебристо-пепельные волосы наполовину скрывали лицо, прекрасное, как у ангела. Тело блестело, как мокрый мрамор. Такое прозрачное, почти алебастровое.

Палубу у его ног устилала черная земля.

Темучин, протолкнувшись мимо своего командира, протянул руку и поднял голову юноши к свету.

Глаза мальчика резко открылись. Янтарные, с крапинками.

Не успел чужеземный капитан выкрикнуть приказ, как Темучин выхватил кинжал и перерезал ему горло, брызнула кровь.

— Темучин…

— Убить всех! — скомандовал сержант.

Солдаты снаружи повиновались без промедления. Щелкали арбалеты, летели стрелы, кинжалы отыскивали сердца. Пятнадцать секунд адской бойни. Запах крови, тела мамлюков на палубе и Бато со своим луком, отправившийся охотиться на оставшихся.

— Сожгите судно.

Родриго уставился на Темучина.

— Старший… Возьмем все ценное для регента и герцогини и сожжем остальное. И его — тоже. Я знаю, что это. Это существо нельзя приручить. Во времена моего деда Хан владел одним таким. Оно убило его.

— Сержант.

Темучин умолк.

Его глаза горели лихорадочным огнем, грубая повязка на груди потемнела от крови. Только сила воли и потребность убедить Родриго удерживали сержанта на ногах.

— Не хочешь объяснить, почему ты убил капитана?

Вопрос сильно задел Темучина. Сержант с трудом опустился на корточки и расстегнул одежду мертвого мамлюка, высвободив женскую грудь.

— Не простая баба. Командовала судном и везла это.

Темучин имел в виду ее пленника.

— Ее не должны найти. И поверь, старший, ты не захочешь, чтобы кто-то нашел это. Убьем его, сожжем проклятое судно и уберемся отсюда.

— Если бы все было так просто.

— Так оно и есть.

Родриго покачал головой.

На полпути через лагуну, когда отряд по большей части думал о том, как бы побыстрее доставить сержанта к доктору Кроу, мальчик сделал свой ход. Он встал в лодке и просто перевалился через борт.

— Убить его! — крикнул Родриго.

Ни у кого не оказалось взведенного арбалета.

К той минуте, когда Бато наложил стрелу, его цель унесло коварными течениями венецианской лагуны. Окажись горящее судно мамлюков поближе, шансы были бы лучше. Но Бато все равно выстрелил.

От удара стрелы у юноши перехватило дыхание. Боль в плече открыла его сознанию призрачное, затянутое дымкой видение.

Женщина в вуали улыбнулась ему сквозь дымку, потом нахмурилась, возмущенно взмахнула рукой и исчезла.

Когда женщина вновь появилась, она уже сидела на низеньком троне вместе с худощавым молодым мужчиной. Тот, весь в черном, держался за ее колени.

— Присоединяйся к нам.

— Где я? — спросил юноша.

Женщина казалась озадаченной, будто он имел в виду совсем не то, что сказал.

Но мысли юноши уже занимало иное. Он складывал воедино обрывки воспоминаний, старался понять, почему его заперли за фальшивой переборкой на корабле. Огонь и лед, земля и воздух. Все начал огонь. Огонь перепрыгивал со здания на здание. Один мужчина убивал другого. Кислолицая женщина, которая ненавидела его еще сильнее, чем прежде. Юноша мучительно пытался вспомнить, кто она.