— Найди мне такой уголок — и узнаешь зачем!

Девушка расхохоталась. Молодые люди завернули за угол, прошли до конца коридора и наконец, углядели закуток, что прежде, должно быть, служил буфетной. За дверью обнаружилась тесная комнатушка со встроенными застекленными шкафами и вместительными комодами для хранения скатертей и столового серебра. Широкое окно выходило в сад. Прямоугольник синего неба обрамляли плети плюща — листьев еще не было, но почки вовсю набухли.

Закрыв за собою дверь, Марк отобрал у Флорин цветочную корзинку, осторожно отставил ее в сторону и обнял невесту за плечи.

— Если в день нашей свадьбы ты явишься хотя бы вполовину такой хорошенькой, боюсь, что не совладаю с собою и дам волю страсти перед всеми собравшимися, — выдохнул он.

Флорин ласково потерлась щекой о его плечо.

— То-то я порадуюсь: хладнокровный Марк Стоут в кои-то веки теряет голову! Славное будет зрелище!

— В отношении тебя я далеко не хладнокровен, и ты об этом знаешь.

Она поцеловала его в подбородок.

— Только не на людях. А то бы ты осыпал меня поцелуями там, в зале, а не прятался в буфетной!

Откуда столь язвительный комментарий? Неужто это — подсознательное желание продемонстрировать Бенедикту Норденгрену, и себе тоже, что жених ее пылок и нежен? Словно подслушав мысли нареченной, Марк снова принялся обниматься.

— Эй, руки прочь! — игриво воскликнула Флорин, поправляя шляпку. — Только посмей растрепать мне прическу! Ведь нас еще фотографировать будут. Но на танцах мы все наверстаем…

Посерьезнев, Марк послушно отступил на шаг и засунул руки в карманы.

— Что до танцев, Фло…

Заподозрив неладное, она вызывающе подбоченилась.

— Марк Стоут, если ты собираешься сообщить, что на танцы не останешься, я закачу истерику, так и знай!

— Тише, Фло, ради Бога, тише. Вдруг кто-нибудь войдет! Я останусь на танцы, просто мне придется уйти чуть раньше, чем я предполагал.

Флорин непроизвольно сжала кулаки.

— И что на этот раз заставляет тебя променять живую невесту на текст на мертвом языке?

— Фло, ты ведешь себя, как сварливая мегера…

— Сварливая мегера! — Она демонстративно отвернулась к окну. — Я имею право возмущаться, ведь ты обещал, обещал! — Флорин снова оглянулась на жениха. — Ты клялся и божился, что мы будем танцевать до тех пор, пока не разойдутся последние гости, и ни минутой меньше. Пусть хоть небо упадет на землю! Так что же случилось?

— Сама посуди, есть ли повод для такой обиды?

Флорин задумалась.

— Есть, — наконец сказала она. — Мне осточертело уступать тебя словарям и справочникам. Снова сверхурочная работа, верно?

— Я должен закончить перевод к понедельнику, и эти деньги придутся очень кстати, когда мы переедем…

— Марк, сколько раз повторять, что мне плевать на дом! Я отлично обойдусь колченогим фанерным столиком, двумя табуретками и парой раскладушек за пятнадцать долларов. Мне не нужна итальянская кухня за шесть тысяч. У нас вся жизнь впереди! Я так хотела, чтобы сегодняшний вечер принадлежал нам… только нам двоим!

— Знаю, — покаянно отозвался Марк, запуская руку под кружево и поглаживая Флорин по плечу. — Я все понимаю, дорогая, но я… я поставил перед собой определенные цели. И вот одна из них: для тебя только самое лучшее. Такой бриллиант, как ты, заслуживает роскошной оправы. Я торжественно обещал твоей матери, что ты ни в чем не будешь нуждаться.

В разговорах с Марком Флорин предпочитала не упоминать о матери. Если она выскажет истинные чувства, жених сочтет ее невротичкой или, по меньшей мере капризной самодуркой. Флорин потупилась, до боли в глазах вгляделась в складку на отглаженных брюках жениха и глубоко вздохнула.

— Ты, как всегда, прав, — устало проговорила она. — Прости, что жалуюсь, но я…

И почему это в конце любой ссоры она чувствует себя виноватой? Побуждения Марка возвышенны, благородны, а ее упреки звучат совсем по-детски: вот так избалованный ребенок требует, чтобы уставший на работе отец поиграл с ним в прятки.

Флорин порывисто обняла жениха.

— Марк, мне просто хотелось, чтобы сегодняшний вечер был особенным, не похожим на другие. Я словно перенеслась в сказочное прошлое… платье подбирала, прическу… Ты ведь любишь, когда я для тебя наряжаюсь. Я думала, тебе будет приятно.

— Еще как приятно! — Марк чмокнул ее в нос. — У меня есть два часа. И мы успеем побыть вместе.

— За ужином?

Он заметно повеселел.

— Я останусь до конца ужина и еще на пару танцев.

Флорин пригляделась к нему, вспоминая слова Бена: «Наконец-то я вижу хоть одно свидетельство нормальных взаимоотношений между тобою и этим парнем!» Марк Стоут — воплощение всех добродетелей, лучшего мужа здравомыслящей женщине и желать нечего! Разве мать не твердит ей об этом по сто раз на дню в течение последних двух лет?

Девушка снова вздохнула, прислонилась к комоду, привлекла жениха к себе. Марк — сама надежность, сама благопристойность. Позабыв о прическе, она потянулась к его губам, властно требуя настоящего, затяжного, одуряющего поцелуя. Шляпка слетела на пол. Флорин приподнялась на цыпочки, прильнула к нему всем телом, стремясь убедить жениха, что удовольствуется и двумя часами.

— Марк, я люблю тебя! — пылко воскликнула она.

Жених, как всегда, благоухал косметикой от Пьера Кардена. Для имиджа — только самое лучшее, говаривал он. Одежда красит человека. Первые впечатления запоминаются надолго. Уж таков он, Марк: неизменно подтянут, опрятен, безупречен.

— А уж я-то как тебя люблю! — отозвался он, поглаживая нежную щеку длинными, холеными, словно у дантиста, пальцами.

Да что со мной сегодня? — гадала Флорин. Почему я так скептически его оцениваю, когда у Марка и недостатков-то нет? Или я намеренно выискиваю слабые места после того, что наговорил Бенедикт Норденгрен?

— Мне пора назад. Скоро начнут рассаживать участников церемонии. За главным столом.

— Увы! — Ясные зеленые глаза Марка затуманились. — Значит, нам предстоит сидеть в разных концах зала?

— Мое место рядом с шафером. Но первый танец — наш, верно?

— Я сделаю пометку в программке, — усмехнулся Марк, возвращая Флорин корзинку.

Холл почти опустел, но Бенедикт Норденгрен поджидал у лестницы.

— А вот и вы! Гостей рассаживают первыми, Стоут, боюсь, что ваше имя уже называли.

Шафер внимательно пригляделся к Флорин: лицо разрумянилось, губы припухли — такой вид бывает у девушки, которая только что целовалась. И помада стерлась. Но, как сдержанно распрощалась она с женихом: дескать, увидимся после ужина!

Стоут исчез в столовой. Флорин неуютно поежилась под испытующим взглядом Бена.