Обратимся к историческому исследованию О. А. Иванова, основанному на подлинных архивных материалах, записках, письмах и мемуарах современников, в котором приводится множество доводов, позволяющих утверждать, что вопреки традиционному мнению известное письмо А. Орлова, якобы всю жизнь хранившееся в шкатулке Екатерины II, есть не что иное, как фальшивка. Материал заставляет также задуматься и об истинных причинах смерти Петра III, последовавшей к тому же не 6 июля, как говорилось в официальном манифесте, а 3-го. Однако тщательно завуалированная фальшивка, проявляя фантастическую живучесть и уродуя историческую истину, продолжает, кажется, и по сей день использоваться на правах подлинного исторического документа.

Отсылая любознательного читателя к работе О. Иванова [28], приведем основанные на ней доводы.

1. Первоисточник (письмо А. Орлова с сообщением об убийстве) якобы уничтожен сразу после смерти Екатерины II, не найдена также и копия письма, снятая Ф. Ростопчиным (существуют списки с нее, принимаемые за ростопчинскую копию).

2. В комментарии, сопровождающем «ростопчинскую копию», умалчивается о двух предыдущих письмах Алексея, подлинность которых не подлежит сомнению.

3. В период с 29 июня по 2 июля разные источники сообщают о нарастающем болезненном состоянии Петра.

4. На редкость осведомленный датчанин Шумахер, к словам которого прислушивались именитые историки и который в деле изоляции Петра III был весьма заинтересованным лицом (военные действия против его страны по воле Петра должны были вот-вот начаться), утверждает, что 3 июля в Ропшу был отправлен гоф-хирург Паульсен. Но что самое интересное, у него не было лекарств, зато были «инструменты и предметы, необходимые для вскрытия и бальзамирования мертвого тела»!

5. Орфография «копии Ростопчина» разительно отличается от двух подлинных предыдущих писем Орлова. В «копии» вызывает недоумение недопустимо фамильярное обращение к императрице на «ты».

Для удобства дальнейшего изложения приведем полностью тексты двух известных писем А. Орлова из Ропши и злополучной «копии Ф. Ростопчина».

Письмо первое от 2 июля 1762 г. (орфография сохранена): «Матушка Милостивая Государыня здраствовать вам мы все желаем нещетные годы. Мы теперь по отпуске сего писма и со всею командою благополучны, толко урод наш очень занемог и схватила его нечаенная колика, и я опасен, штоб он севоднишную ночь не умер, а болше опасаюсь, штоб не ожил. Первая опасность для того, што он всио здор говорит и нам ето несколко весело, а другая опасность што он действително для нас всех опасен для тово што он иногда так отзывается, хотя в прежнем состоянии быть.

В силу имяннова вашего повеления я салдатам денги за полгода отдал, також и ундер-афицерам, кроме одного Потемкина вахмистра для того, што он служил бес жалованья. И салдаты некоторыя сквозь сльозы говорили про милость вашу, што оне еще такова для вас не заслужили за щоб их так в короткое время награждать их. При сем посылаю список вам всей команде, которая теперь здесь. А тысячи рублев матушка не достала и я дополнил червонными, и у нас здесь много смеха над гренодерами об червонных, когда оне у меня брали, иныя просили для тово што не видовали и опять отдавали, думая што оне ничего не стоят. Посланной Чертков к вашему величеству обратно еще к нам не бывал и для тово я опоздал вас репортовать, а сие пишу во вторник в девятом часу в половине».

Читая это письмо, приходишь к выводу, что, во-первых, разговоры заговорщиков в присутствии Екатерины о желаемой смерти Петра, мягко говоря, запрещенными не считались («а более опасаюсь, штоб не ожил»), и, во-вторых, государыня была осведомлена о тяжелом состоянии мужа. Однако слова «я опасен, штоб он севоднишную ночь не умер» говорят о том, что Алексей не столько желал, сколько опасался смерти подопечного.

Что касается второй части письма, повествующей о «червонных», то здесь можно отметить следующее. Без сомнения, речь идет о золотых червонцах, называвшихся в то время «червонными». А. Орлов предлагал своим гренадерам монеты, выпускавшиеся со времен Петра I, на которых не только отсутствовал номинал, но и вследствие большой ценности и редкости эти монеты до рук простого люда не доходили. Этим и объясняются слова «иные просили для тово пгго не видовали и опять отдавали, думая што оне ничего не стоят».

Например, на червонце 1757 г. кроме буквенного обозначения монетного двора («СПБ») и даты чеканки по периметру располагалась круговая надпись «Б. М. Елисаветъ императрица», продолженная на другой стороне монеты: «и самодержица всероссийская». Следующим годом чеканки червонцев был как раз 1762-й. Как можно догадываться, А. Орлов и находившиеся с ним офицеры смеялись над своими гренадерами потому, что на новеньких монетах был изображен тот, кто сидел рядом под их караулом.

Нарастающая тревога А. Орлова за жизнь Петра явственно проступает в письме втором (без даты), с аккуратно оторванным чьими-то руками нижним краем листа, на котором, возможно, было приписано нечто важное: «Матушка наша милостивая государыня. Не знаю што теперь начать, боюсь гнева от вашего величества штоб вы чево на нас неистоваго подумать не изволили и штоб мы не были притчиною смерти злодея вашего и всей России также и закона нашего. А теперь и тот приставленной к нему для услуги лакей Маслов занемог, а он сам теперь так болен што не думаю штоб он дожил до вечера и почти совсем уже в беспамятстве, о чем уже и вся команда здешняя знает и молит бога штоб он скорей с наших рук убрался. А оной же Маслов и посланной офицер может вашему величеству донесть в каком он состоянии теперь ежели обо мне усумниться изволите» [28].

И, наконец, знаменитая «копия Ф. Ростопчина», хранившаяся в архиве С. Р. Воронцова, которая в несколько измененном виде (отсутствуют слова, выделенные курсивом) публиковалась в неисчислимом множестве изданий, затрагивающих вопрос о перевороте 1762 г.: «Матушка милосердная Государыня, как мне изъяснить описать, что случилось не поверишь верному своему рабу, — но как пред Богом скажу истинну. Матушка, готов иттить на смерть но сам не знаю как эта беда случилась. Погибли мы когда ты не помилуешь — Матушка его нет на свете — но никто сего не думал и как нам поднять руки на Государя — но Государыня, свершилась беда, мы были пьяны, и он тоже, он заспорил за столом с князь Федором (Барятинским — Л.П.), не успели мы рознять, а его уже и не стало, сами не помним, что делали; но все до единого виноваты — достойны казни, помилуй меня хоть для брата, повинную тебе принес и разыскивать нечего — прости меня или прикажи скорей окончить, свет не мил, прогневили тебя и погубили душу на век.

Списано 11 ноября 1796 года 5 дней после смерти императрицы Екатерины II».

В самом деле, сравнивая орфографию и тон подлинных писем Орлова и «копии», нельзя не увидеть, что последняя выглядит белой вороной. Спокойные, обстоятельные письма Алексея, сообщающие о предсмертном (?!) состоянии узника, вдруг сменяются паническим (едва ли не истерическим) настроем «копии», из которой следует, что хлипкий от рождения и дышащий на ладан Петр оказывается способным не только пьянствовать, но и драться с офицерами, в результате чего якобы и был зверски убит.