абсолютную сохранность и приватность. Назовите номер вашего счета Алене, как бета-тестеру вам причитается щедрое вознаграждение. Помиритесь вы с этой вашей девушкой, наверняка она еще появится, но информации кроме логина у нас увы нет, даже несмотря на особое отношение к вам. Передавайте привет Дмитрию! Вынужден вам покинуть. — он слегка поклонился — просто аристократ из девятнадцатого века, случайно запрыгнувший в мешковатую неонового цвета толстовку и дырявые джинсы.

Я смотрел на его удаляющуюся спину и все, о чем я тогда думал было: всегда ли он разговаривает так или это просто заученные слова для клиентов.

Быстро вышел, захлопнув дверь перед носом этой Алены. Номер счета я им не назвал.

Но через пару дней мне пришла довольно приличная сумма денег. Митя знал номер.

Он писал мне и присылал запрос на выход в VR, но я не отвечал.

***

В VR я больше не заходил. Я не был обижен на нее — да и думаю, что этот хипстер-аристократ действительно прав. Она преувеличила, скорее вжилась в роль, нежели и правда была марионеткой. Но суть не в этом. Мне стало совсем не интересно, потому что все превратилось в дурацкую комедию с элементами драмы. Даже если она и правда такая, какой я ее видел, просто с другим цветом волос и более низким голосом или если это совсем другой человек с другими взглядами, на самом деле не прочитавший ни одной из названных ей книг, мне было все равно.

Потому что задача решилась. А я просто смертельно устал. Этот эксперимент был слишком сложным, слишком долгим и совсем другим. Я вдруг понял, что вся эта суета стала смертельно скучной. И все мои чувства пропали, любые эмоции я не мог вытащить наружу — от улыбки до гнева. Они закончились.

Может быть, я должен был страдать. Красиво так страдать, бродя в одиночестве под дождем и вспоминая ее глаза.

Но ничего этого не было. Я почувствовал облегчение. Реальность была такой привычной и такой монументальной, за нее можно было держаться и не бояться упасть. А математика была намного легче душевных метаний и странных порывов. Все мои идеи с ее переосмыслением показались мне глупыми. Зачем менять то, что, итак, хорошо. В конце концов математика настолько старше меня, что и думать страшно — разве я вообще могу даже думать о том, что ее нужно полностью перекроить?

Мне не хватало опоры. А теперь снова уходя ровно после третьего предупреждения и каждую пятницу проводя с друзьями, работая над статьей и выпивая по банке колы каждый вечер, все вернулось на свои места. Так было намного комфортнее. Намного привычнее.

Все эти безумные поступки, жертвы и попытки изменить мир бывают только в романах и кино. А я всего лишь человек. Я не гений.

В VRе огромное множество степеней свободы. Меня лица, меняй маски. Но внутри все останется также. Потому что все они мнимые.

***

Жизнь без VRа стала для меня совсем привычной через месяц. Зная обо всей этой истории, ребята не упоминали о нем, да к тому же обстановка с симптомами все больше накалялась. Я упомянул это слово только один раз — попросив Олега быть осторожнее, мне и в самом деле стало за него страшно. Ведь я знал, что это такое.

Ночью мне часто снилась она. Когда я просыпался ощущение пустоты было очень сильным и мне хотелось заснуть обратно, но сон быстро растворялся и уступал место повседневным делам. Я заполнил свой разум тем, чем должен был с самого начала — математикой. А воспоминания о ней — были тем, что было за гранью моего понимания. Моя логика была над ними не властна.

Щекотание в голове становилось все невыносимее. Я все чаще думал о том, сколько всего мы добровольно перекачиваем в сеть из своей головы. Мне нужно было что-то с этим сделать. Я не мог быть спокойным, мне всегда казалось, что кто-то следит за мной. Даже внутри — за каждой моей мыслью и каждой эмоцией.

Работать в науке хорошо тем, что на любое странное предприятие всегда найдется знакомый, готовый на него пойти. Корнеев был нейрохирургом — практикующим нечасто, но специализирующимся на адаптации чипов.

Мне нужно было сделать все неофициально, не привлекая лишнего шума. Он даже денег не взял — ему было просто интересно.

Вживляют чипы нам с детства — тоненькую схему с мощным процессором удачно запихнуть в голову можно только до 3-х лет, именно в этом случае она органично связывается с нейронной сетью. Можно конечно и не вживлять, но возможности сильно ограничиваются-никакого VRа, а ведь он развивается с каждым днем. А вот если чип вживлен, вытащить его без последствий уже нельзя. Но Корнеев как раз над этим сейчас работает — вдруг придется потом менять на более новые.

На мышах у него получалось. Что ж, люди не так далеко ушли от мышей.

***

Он что-то долго объяснял мне об моей ответственности за все это, но я его не слушал. Жить так точно больше было нельзя. К черту.

Уже перед тем, как приступить, внимательно рассматривая томограмму — он вдруг заметил, что скорее всего у меня могут исчезнуть некоторые воспоминания, связанные непосредственно с чипом — из-за его расположения часть из них могла просто писаться как в память компьютера. В то время, когда вживляли мне чип, подобная штука была модной.

Я сказал, что хочу еще раз подумать и думал целую ночь. Когда я все-таки заснул, она мне так и не приснилась.

Но ведь как она сама говорила — ее даже не существовало.

Так что я теряю?

***

Все было быстро и совсем не больно. Никакого наркоза, местная анестезия и дурацкий сериал на экране, чтобы я не волновался. Но я и так разучился.

Следующие две недели придется пропить таблетки — нейролептики. И все, я свободен.

Корнеев отдал чип мне на память, а еще остался шрам выше правого виска. Я очень часто его касался в первые два дня, и он начал кровоточить.

Но к врачу я не пошел. Просто купил антисептик.

Я оказался настоящим везунчиком. Как и она. Мы очень вовремя расстались. Вчера по всем каналам транслировали красную строку.

VR строго запрещается до выяснения причин. По всему миру прошла волна самоубийств. Все эти люди, последние дни почти полностью проводили в виртуале. Тогда эта мера была скорее предохранительной, ведь эти две вещи далеко не обязательно были связаны причинно-следственной связью.

Но следующие пару