Опять наступила тягостная пауза.

– Вы не горячитесь, – сказал И. В. Сталин. – А впрочем, если вы так ставите вопрос… »

Далее следовала фраза, которую советская редактура из жуковской рукописи вычеркнула, и ее восстановили только в 10-м издании 1990 г .: «…мы без Ленина обошлись, а без вас тем более обойдемся…» [9]

Без Ленина, действительно, обошлись. За два дня до кремлевской размолвки самую дорогую советскую реликвию – тело «вечно живого» вождя эвакуировали из Москвы на Урал. Судя по этому мероприятию, сам Сталин беспокоился уже не за Киев, а за Москву. Да и Жукова без своего внимания не оставил. В Генштаб, правда, не вернул. Но всю войну посылал туда, где должна была решаться судьба самых важных сражений.

Забегая вперед, следует признать, что присылка подобного рода дополнительных контролеров, которые ни за что не отвечали, а только создавали лишнее напряжение и суету, лишь мешала делу. Оторванные от своих прямых обязанностей, посланцы Ставки обязаны были докладывать Сталину каждые два часа и еще раз в день составлять итоговое донесение. Это помимо того, что командующие фронтом и даже армией тоже регулярно докладывали. Вся эта излишняя опека со стороны Вождя преследовала одну главную цель – самое важное в начале войны решение об отходе могло быть принято только с его разрешения. Из-за этого под Киевом, где командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник М. Кирпонос не смог вовремя получить письменного приказа об отступлении, Красная Армия потеряла сотни тысяч солдат. Несколько позже командующий Западным фронтом И. Конев в самый критический момент из-за нарушений связи не смог доложить Сталину. А самостоятельно отвести войска не имел права. В результате около 600 тысяч красноармейцев попали под Вязьмой в окружение.

Как это ни страшно звучит, но эти сотни тысяч окруженных были лишь малой толикой жертв, подготовленных сталинским командованием к уничтожению и плену. Уже в первые недели войны счет плененных гитлеровцами наших солдат и офицеров шел даже не на десятки, а на сотни тысяч. Еще около миллиона оказались за немецкой колючкой после «котлов» под Вязьмой, Харьковом, Волховом, на Керченском полуострове. Правительство Сталина ухитрилось предать этих солдат и в плену, отказавшись поставить подпись СССР под Международной конвенцией о военнопленных. Из-за этого только они – из представителей всех воюющих стран – не получали через Международный Красный Крест помощи. И были обречены умирать от голода в германских концентрационных лагерях.

А ведь война только набирала обороты.

Так что пока штабная мысль ждала высочайшего благословения, а будущие полководцы набивали руку на разрешенных свыше отходах да на утвержденных в Ставке прорывах из котлов, перелом в войну пытались внести традиционным на Руси способом – обильным мобилизационным призывом. Начиная с третьей декады июня и вплоть до конца сентября Ставка ГК ежедневно бомбардировала командующих Северным и Северо-Западным фронтами директивами. В одной сообщалось о срочной отправке «20 маршевых батальонов всего двадцати тысяч разных специальностей». В другой требовала подтвердить получение «12 батальонов из Вологды и 12 из Казани», направленных «для доукомплектации». Третья подымала дух сообщением о «командировании 100 человек командного состава».

И нигде ни одного намека на существование какого-то плана, помогающего осознать, как всем этим кадровым богатством потолковее распорядиться. Только однообразно-директивные «об исполнении доложить», «ни шагу назад», «задержать на рубеже…», «перейти к активным действиям».

В ответ «кутузовы» всех уровней – от фронта до армии, от дивизии до полка – конечно же, старались. И в своих ответных докладах наверх «переходили», «задерживали» и «сообщали». Однако на практике все неизбежно сбивались на одно: получив пополнение, тут же затыкали им очередную брешь, а затем «недомолотые» немцем, отступающие в беспорядке остатки лично хватали за грудки, чтобы гнать их снова на передовую для «доиспользования».

Удостоился такой «чести» и лейтенант Иванов. Хотя не отступал, не бежал, а организованно следуя во главе батареи в распоряжение своего полка для пополнения людьми и боеприпасами, ступил на дорожный мост через реку Ловать.

И тут же напоролся на окрик: «Куда рвешь, подлец?» Да еще и сильно, с оттягом получил по спине палкой. Хозяином палки и зычного командирского голоса оказался невысокий, с гладкой, как бильярдный шар, головой дядечка в кожаной комсоставовской куртке.

Все попытки Иванова предъявить разрешение на проход, которое предусмотрительно выдал ему полковник Кажеухов, все старания объяснить, что вверенная ему батарея сутки как вышла из длительного рейда по немецким тылам, разъяренный чин пресекал одной фразой: «Назад!»

И только лейтенантская реплика о том, что «у батареи боезапаса нет – только два снаряда осталось», заставила его немного «сменить пластинку»:

– Как нету? – заорал он. – Иди на передний край, с чем есть! Может, там хоть один немецкий танк подобьешь! Или машину! И тем оправдаешь свою дурацкую смерть…

Оправдывать свою смерть лейтенант Иванов считал делом несправедливым и глупым. Он предпочитал жить и сражаться. Но обострять ситуацию не стал. Мало ли он за это время таких погонял повидал. До войны, небось, только со взводом управлялся. Да и то – лишь по строевой. А тут вылезло: умение – не по уму, ответственность – не по чину. Сколько с начала войны воюет – ни одного генерала не встречал: полками командовали капитаны, дивизиями – полковники…

Словом, развернул без лишних разговоров свое невеликое воинство, отошел по берегу реки на полтора-два километра вниз до полуразрушенной запруды старой мельницы, да и перетащил там с ребятами свои орудия на руках на нужную сторону.

Эх, лейтенант, лейтенант! Знал бы он, рядовой труженик войны, что предотвращал на мосту массовый уход в тыл не кто иной, как лично генерал-лейтенант Павел Алексеевич Курочкин. Командарм 43-й армии, который очень скоро, а точнее с августа 41-го, возглавит весь Северо-Западный фронт…

Впрочем, спроси в те дни у того же Г. Жукова, кого более всего сейчас не хватает ему на огромной, протянувшейся от Кольского полуострова на севере страны до отрогов Карпат и Черноморского побережья на юге фронтовой полосе, он скорее всего сказал бы не о генералах, а о полковниках, лейтенантах и даже сержантах. То, что Красной Армии остро не хватает как раз грамотных, толковых командиров среднего и младшего звена, стало очевидным еще на Финской войне. Сам Жуков в не пропущенном цензурой варианте мемуаров вспоминал: «…На сборах командиров полков, проведенных летом 1940 г ., из 225 командиров полков ни один не имел академического образования. Только 25 окончили военные училища и 200 – курсы младших лейтенантов». Что же после этого можно было сказать о лейтенантах и сержантах!

Ликвидировать этот нетерпимый для любой армии пробел взялись только перед самой войной. И стали чуть ли не в массовом порядке направлять в центры военной подготовки не только выпускников школ, но и срывать с учебы студентов младших курсов. Об одном из них – призывнике 41-го, нам придется, ненадолго оставив лейтенанта Иванова и его расчеты на берегах реки Ловать, сказать несколько слов.