– Твои мысли адекватны моим! – обрадовалась Аскеза. – Вначале этот тип решил глянуть на тебя и, скорей всего, забрать с собой. Затем изменил решение, потянувшись к оружию. И только самоотверженные действия офицеров не дали ему совершить задуманное. Но во второй раз он попытается тебя уничтожить незамедлительно, без всякой раскачки или предварительного осмотра.

– Ты так и не ответила на мой вопрос…

– Какой дотошный! Ладно… без малого сто сорок килограмм, почти два твоих нынешних веса.

– А от него хоть что-нибудь осталось? – без внешнего интереса допытывался Светозаров. И хорошо заметил, с какой неохотой, но всё-таки ответила мадам Мураши:

– Очень загадочно, конечно, но от него ничего не осталось.

– Совсем?! Я же видел, как у него вырвали единицу оружия.

– Ну да, вырвал… один офицер… Даже успел откатиться в сторону, как и полагалось инструкцией… За что и остался без обеих кистей… Еле спасли.

Если глава особого департамента не соврала с каким-то особым умыслом, данная деталь происшествия совершенно видоизменяла картину события. Затягивание в телепорт отождествлённых с проходчиком предметов (как в данном случае оружия) сразу возводило визитёра на недосягаемую ступень технического развития. О подобных ступенях пока рассуждали теоретически только физики и математики мира Долроджи. Технически к этому моменту пока что лишь начали подступаться. Тогда как гость из иного мира всё своё унёс с собой. И не факт, что, даже умерев здесь рядом, он так бы и остался на месте своей смерти.

Тотчас получало объяснение и наличие сверхпрочного, чудесного скафандра. Сотворить подобный на Земле не смогут и через тысячу лет наиболее благоприятного развития. Даже до нынешнего уровня здешней мини-галактики землянам следовало лет пятьсот умственно перенапрягаться.

Следовательно, малюсенькая надежда «А вдруг?..» умерла окончательно. С родной планеты спасатели не придут. Ну а с чужих миров тем более никто узника спасать не поспешит. Скорей лишь с целью «зачистки» наведаются. Так что, как ни абсурдна, как ни противна была изначально мысль о явившемся убийце, она имела полное право на существование.

Да и тут следовало уточнить:

– Аскеза, а ты не боишься, что подлечившийся гость сейчас нагрянет во второй раз? И не оставит от нас всех даже мокрого места?

– О! Да ты стал сомневаться в собственной логике? – не упустила случая плеснуть ядом Мураши. – Стареешь? Или медовуха ударила в голову?

В самом деле лишний вопрос. Тем более к такому подлому, не дружески расположенному собеседнику. Выводы делались просто: если озлобленный гость не вернулся вторично сразу и не сбросил сюда бомбу в сто сорок килограммов, то лишь по трём причинам. Либо его всё-таки убили, либо он попросту испугался и больше сюда никогда не сунется, либо признал полное право местных людей самостоятельно выбирать направление развития собственной цивилизации. Имелись ещё и множественные подварианты, но в громогласном обсуждении они не нуждались.

Так что оставалось ответить чем-то ядовитым в ответ:

– Извини, задумался… Что-то Гифрские водопады вспомнились на второй луне Саюнты…

Удар получился более чем «ниже пояса». Именно там впервые между ними состоялась близость. Именно там несколькими месяцами спустя Аскеза потеряла их совместного ребёнка. После этой трагедии, несмотря на интенсивное лечение, женщина так и не смогла больше забеременеть, а разочаровавшийся в ней Светозаров вернулся к своей вожделенной Гаранделле.

Но то было давно, пятнадцать лет назад. А сейчас…

Кажется, Мураши перестала дышать от нахлынувших на неё эмоций. Побледнела как мел, а потом встала и, пошатываясь, удалилась. Отталкивая при этом руку пристроившегося рядом с ней особиста.

В огромном помещении-камере остались только двое людей, словно не замечающих друг друга. Но первым, оглянувшись воровато на выход, заговорил Дар Горский. Видимо, понимал, что о нём сейчас вспомнят или услышат и моментально вытурят вон:

– Она тебя точно когда-нибудь пристрелит. И будет по-своему права…

– Вот именно что «по-своему»! – резко вскипел Пётр Васильевич, впрочем, так и не поворачиваясь к собеседнику. – А пусть бы попробовала это сделать по справедливости! По правилам нашей священной войны!

– Какие правила? О какой святости ты заикаешься? – инвалид в порыве эмоций катнул коляску ближе к синей черте на полу. – Ты бросил Аскезу в горе и смертельной печали, а сам умчался к этой вертихвостке Гаранделле, которая изменяла тебе направо и налево…

– Заткни свою поганую пасть! – Теперь уже узник развернулся всем корпусом в сторону инвалидной коляски и, потрясая цепями, возжелал разорвать говорившего собственными руками. – Не смей даже касаться её светлого имени!

– Что, правда глаза колет? И одну предательницу ты возносишь до небес, а вторую, ничем не провинившуюся перед тобой женщину втаптываешь в грязь?

– Она сама влипла в грязь, когда предала всех нас! Когда изменила нашим идеалам! И теперь даже кровь не смоет с неё проклятий наших павших товарищей!

– Ну да, а твоя Гаранделла, переспавшая не единожды с вражескими генералами, осталась неприкосновенной святошей? – язвил Дар.

– Замолчи! Это было продиктовано смертельными обстоятельствами! – Пётр уже довёл себя до бешенства и буквально дрожал от переполнявших его эмоций. – И все эти слухи и россказни – мерзкая ложь! Банальные выдумки завистников, которым моя жена отказала!

– Ого! Вон как она тебе мозги прочистила! – скривился в оскале Горский. – Говоришь, словно листовки читаешь. А ведь у тебя в голове несколько гипноблоков стоит уже давно, что же ты правду ото лжи не отличаешь? И ладно бы я тоже лишь на слухи ссылался. Мне же по должности всё знать полагалось. Я и знал: с кем, когда и как наша святоша шашни крутит. А когда тебя рядом с ней не было, она вообще в такие тяжкие пускалась, что диву даюсь, почему ты со своей ревностью при первом же случае эту сучку не пристрелил.

Узник неожиданно успокоился, отступил к самой стене и стал вслух рассуждать с самим собой:

– Чего это я?.. Этот же подлый слизняк меня провоцирует! Заставляет высказаться, проболтаться в порыве гнева… Ну всё, больше он от меня ничего не дождётся! Пусть даже Гаранделла мне изменяла, это никого не касается. И никто об этом не узнает. А слухам и сплетням всё равно никто не верит!..

Дослушав его бормотание, Дар вновь катнул непроизвольно коляску в сторону узника:

– Наивный и простой Пришелец! Ты так и не сумел понять наших женщин. Наиболее любвеобильных из них хотят все. Но если добиваются их – понимают, что ласки достанутся не только ему. И смиряются с этим сразу. Ты же умудрился все свои отношения ставить с ног на голову. И до сих пор считаешь женщину, родившую Бориса, самой честной и самой верной…

– И буду считать! И весь мир так считает!

– Ты так уверен? Тогда вынужден буду тебе открыть одну страшную тайну. – Горский даже вперёд наклонился, желая рассмотреть глаза своего бывшего друга и соратника. – Твоя святоша не просто изменяла, она ещё и активно собирала видеозаписи своих совокуплений. И все эти записи сейчас находятся в особом департаменте. Сам император о них в курсе, просмотрел некоторые и настоятельно потребовал запустить их все в сеть Интернета на порносайты. Да, да! Зря ты так на меня смотришь, я ни словечка не выдумываю и не приукрашиваю. И ты знаешь, кто воспротивился этому? А потом и убрал записи в архивы? Никогда не догадаешься: Аскеза Мураши! Она доказала императору, что негоже выставлять в таком свете её бывшую подругу, с которой она была очень близка. Иначе тень народного недовольства падёт и на неё.