имея за собой силы. Миллионы людей погубили, а толку нет. Пусть бы царь с кайзером в одиночку на кулачках бились: кто одолеет, тому и верх, а мы бы стояли в стороне и дивились.

Под сказки и разговоры окопная жизнь текла быстрым ручейком. Наступило лето, отпели соловьи в рощах, пришло время сенокоса, но никто не вышел на луга с косой вблизи фронта – весь народ разбежался кто куда, деревни выгорели от немецких снарядов, и даже ближний городок Сморгань был разорён дотла и остался без жителей.

В июле месяце Иван Петрович получил предписание отбыть в штаб Минского военного округа для дальнейшего командирования на офицерские курсы.

– Вы уж, унтер-офицер, не подведите полк со своей учёбой, – напутствовал его начальник штаба полка, вручая отпускные документы. – Будет обида всему полку, если вас снова отчислят. Что это, мол, такие у вас Георгиевские кавалеры, которые офицерами стать не желают? Поезжайте и, надеюсь, что вернётесь назад уже офицером.

Получив такие наставления, Иван Петрович отбыл в Минск, где в штабе округа, узнав, что он был писарем в обозном батальоне, задержали унтера при штабе, и до сентября месяца Иван Петрович усердно переписывал штабные бумаги, пока, наконец, не получил направление на учёбу в Сибирь, не зная ещё, что больше не вернётся сюда до самого окончания войны и много позже.

V

Воинский эшелон мчал младшего унтер-офицера Домова на восток в город Омск для обучения в школе прапорщиков и производства в офицеры, если обучение будет благополучным. У него уже была одна попытка обучаться в Псковской школе прапорщиков, но там, начальник учебной роты, испытывая непонятную личную неприязнь к грамотному унтер-офицеру и к тому же дворянину, настоял на отчислении курсанта за недостаточную подготовку в строевом отношении.

Действительно, Иван Петрович не имел навыков строевой подготовки и потому не умел ходить строевым шагом и маршировать на плацу, полагая, что в окопной войне умение маршировать совершенно бесполезно. Но строевик-майор считал иначе и настоял на отчислении Георгиевского кавалера, унтер-офицера Домова из школы прапорщиков.

И вот, по настоянию командира полка – полковника Яныгова унтер-офицер был направлен в штаб Минского округа, откуда командирован в Омскую школу прапорщиков.

Дверь теплушки, в которой ехал Иван Петрович вместе с другими солдатами, была открыта, и солдаты с любопытством вглядывались в мелькавшие вдоль железки леса, поля, полустанки и деревеньки, скрываемые иногда клубами пара от натужно пыхтевшего паровоза.

Было начало октября, поля опустели, а леса оделись в золото и багрянец осенней листвы, которую не успели сорвать ветер и ненастье осени, неумолимо приближающееся с каждым днём. Но пока светило нежаркое солнце, было тепло и сухо, словно на дворе стояло бабье лето.

Иван Петрович сидел у открытого проёма двери, свесив ноги наружу и, как и все солдаты, любовался открывающимися перед ним картинами русской природы, готовившейся к долгой зиме. Он впервые, на тридцать первом году жизни уезжал так далеко от родных мест. Сложилось так, что он учился, работал и воевал неподалёку от родного села в Могилёвской губернии, и не уезжал дальше трехсот вёрст, если не считать двух поездок в Москву и Петербург, и вот теперь ехал в далёкую Сибирь за тысячи вёрст от родных мест.

В эшелоне было две теплушки для солдат, пассажирский вагон для офицеров и конвоя, а все остальные вагоны были с грузом, необходимым воинским частям на Дальнем Востоке, и самым необходимым было зерно и крупы для пропитания служилых людей в долгую и холодную зиму.

Попутчиками Ивана Петровича были солдаты, едущие в отпуск после ранения, демобилизованные по увечью или направляющиеся к новому месту службы. За порядком в эшелоне следил начальник конвоя – пожилой унтер-офицер с четырьмя солдатами, что посменно охраняли эшелон от лихих людей на стоянках в городах и станциях смены паровозов вместе с машинистами.

Конвой обеспечивал солдат горячей пищей, что готовил повар на полевой кухне, располагавшейся на платформе сразу за штабным вагоном, в котором ехало несколько офицеров, не пожелавших ждать пассажирского поезда, чтобы ехать с удобствами согласно офицерскому положению.

Унтер-офицер Домов с серебряным Георгиевским крестом на гимнастёрке вызывал уважение у малограмотных солдат, случайно узнавших, что до войны он работал учителем и имеет высшее образование: что такое высшее образование солдаты не знали, но само слово как бы относило унтер-офицера к высшему сословию, вызывая, однако, недоумение, что такой человек находится в низких чинах.

Унтер-офицер, начальник конвоя, проверяя документы Ивана Петровича при погрузке в Москве, не преминул спросить: – Как же вы, Иван Петрович, имея высшее образование, дворянин, оказались в низких чинах, и лишь сейчас едете в Омск за получением офицерского звания? Или провинность какая за вами была? А может, революционером были, и вас вместо ссылки отправили на фронт? Извините, что любопытствую, но мне это необходимо знать для соблюдения порядка на вверенном мне эшелоне.

На эти слова Иван Петрович ответил, не скрываясь: – По своей глупости оказался я в солдатах. Поссорился со своей невенчанной женой и пошёл добровольцем в солдаты, думая, что война будет недолгой и победоносной, как обещал царь-государь Николай Второй.

Третий год уже служу, а войне конца не видать, уйти из армии добровольно нельзя, вот и еду за офицерским званием в Омск. Строевых офицеров немец выбил за два года войны, и теперь через ускоренные курсы таких, как я, с образованием и опытом войны производят в офицеры. Служил солдатом, послужу офицером, но как закончится война, демобилизуюсь немедленно и буду снова учительствовать.

Начальник конвоя вернул бумаги Ивану Петровичу и посочувствовал: -До чего бабы мужиков доводят – на войну учитель убежал, лишь бы подальше от своей благоверной быть.

Этот разговор слышали другие солдаты, и потому Иван Петрович стал уважаем и к нему частенько обращались с вопросами объяснить что-то непонятное: увиденное, услышанное или просто пришедшее в голову неграмотному солдату, призванному на войну из глухой деревеньки на несколько десятков дворов.

– Сколько земли пустует, – вздохнул какой-то солдат на второй день пути, когда Иван Петрович снова сидел в проёме двери, бездумно глядя на мелькающие просторы, – а у нас в деревне на Рязанщине приходится полторы десятины общинной пахотной земли на едока мужского пола, поэтому и живём впроголодь – сюда надо перебираться, где земли свободной много.

– Здесь вся земля кому-то принадлежит, – огорчил солдата Иван Петрович, – либо царю, либо помещику, либо общине. Вот когда переедем за Уральские горы, там земли свободной вдоволь, но пахотной мало, да и хлеб там вырастить сложно по климату, потому наш эшелон и везёт зерно на