Его темные глаза сузились, на лице мелькнула злоба. Довольно быстро его умоляющий взгляд превратился в ненавидящий:

— Отказываешься?! — вскрикнул он многозначительно, притворяясь, что в его сердце вонзили невидимый нож.

Рена засмеялась.

— Увидимся на обеде, — произнесла она, встряхнув головой и поспешив вверх по холму.

На этот раз он за ней не пошел.

Девушка обернулась и увидела его, стоящего у камня и обиженно смотрящего ей вслед.

«Ну и характер! — сказала Рена сама себе. — Но все же он милый. И интересный. Даже слишком интересный. Лучше бы ты подумала о пьесе, Рена. Это лето не для романтических увлечений, а для театра».

Когда она подошла к домику, то поняла, что встреча с Джорджем отвлекла ее и позволила забыть на некоторое время о Хэдди.

«Похоже теперь каждый в этом лагере меня ненавидит», — сказала себе девушка.

В эту ночь ей приснился Кенни.

С тех пор как она приехала в этот лагерь — это был первый сон про него.

После того как все это произошло, в течение двух лет Кенни снился Рене каждую ночь. Затем, к счастью, такие сны стали тревожить ее реже — раз или два в неделю.

Сейчас прошел уже целый месяц с тех пор, как она последний раз увидела этот ужасный сон. И вот он опять — со всеми красочными деталями, все такой же ошеломляющий.

И снова перед глазами она сама в потрепанных джинсах и в белой рубашке стоит в подвале дома Кенни.

Все было настолько ясно, настолько отчетливо! Сосновая обшивка стен. Календарь с рисунком. Бамбуковые рыболовные удочки со спутанными лесками, стоящие в углу. Стол для пинг-понга с оборванной сеткой и с разбросанными на нем старым журналами.

Казалось, Рена слышала даже треск топящейся печки, гудение стиральной машины. Она отчетливо различала писк сверчка, непонятным образом попавшего в подвал. Настолько все было ясно, болезненно ясно.

А вот и Кенни — с приглаженными назад волосами, худым лицом, казавшимся бледным на фоне яркого света. И это выражение его лица — игривое, но все же вполне решительное. Он приближается к ней, все ближе и ближе… Единственным ее желанием было поскорее удрать…

Пожалуйста, хватит. Не заставляйте меня видеть все это снова!..

Но она вновь оказывалась в подвале, залитом ярким светом лампы. А рядом — Кенни с таинственным выражением лица.

И еще там был револьвер.

— Кенни, что ты делаешь? Убери его сейчас же!

Но он всего лишь усмехается в ответ.

— Кенни, ну пожалуйста! Убери его прочь!

Она увидела, как он вкладывает пулю, услышала щелчок, затем металлический скрежет барабана…

Щелчок, щелчок, щелчок, щелчок, щелчок.

Так громко. Так отчетливо. Так неизбежно.

Он держал револьвер на уровне лица, своего худого лица. Он пристально смотрел на него своими черными серьезными глазами. Ни разу не моргнул. Усмешка потихоньку сходила с его лица.

Она видела, как он облизнул губы, сухие губы…

— Нет, Кенни! — Теперь она уже умоляла. — Не делай этого! Пожалуйста, послушай… Не делай этого…

— Рена, я и не собираюсь делать это, — сказал он, уставившись на оружие. Потом протянул револьвер ей: — Ты это сделаешь.

— Ты это сделаешь…

— Ты это сделаешь…

На этом месте воспоминание утратило ясность. Теперь все становилось каким-то расплывчатым.

Револьвер был в ее руке. В ее ли?

Она собиралась нажать на курок. Она ли?

Рена попыталась вспомнить, попыталась сделать картину более ясной. Понять, что же произошло потом.

Но она была ослеплена вспышкой выстрела. И все, что Рена могла слышать, был ее собственный истошный крик:

— НЕТ! НЕТ! НЕТ!

Девушка резко села на кровати и чуть не ударилась головой о низкий потолок. Огляделась. Она снова была в лагерном домике, на своей кровати.

Она вернулась.

Вернулась от Кенни, из того подвала три года назад.

Сердце колотилось. Воспоминания постепенно уходили.

Что это был за звук?

Легкий стук — кто-то несмело стучал в окно.

— Джулия, это ты? — спросила Рена приглушенным от сна голосом.

Стук продолжался — ритмично, настойчиво.

Рена слезла вниз. Босым ногам было холодно от пола. Девушка не имела ни малейшего понятия, сколько времени. Кровать Джулии была по-прежнему пуста.

Ясная ночь.

Полная луна, казалось, висела прямо у окна, настолько близко, что можно было до нее дотронуться.

Рена посмотрела в окно. Никого.

Она подняла оконную раму, легла на подоконник и высунула голову.

Никого.

Но кто-то продолжал стучать. И это был уже не сон.

Высокая трава за домиком, желтовато-зеленая в свете луны, колыхалась и шуршала. Сосны, казалось, дрожали от прохладного ветерка, дующего с вершины холма.

Никого.

Рена закрыла окно и залезла снова под одеяло.

Она попыталась заснуть, но не смогла — воспоминания нахлынули вновь.

— Кенни! — Девушка громко произнесла его имя. — Если бы это был сон… Если бы только сон…

Опять послышался стук. Сначала четыре отчетливых удара, затем три глухих. Потом все снова.

«Не буду обращать на это внимания», — сказала себе Рена. Она закрыла голову подушкой, чтобы приглушить звук.

Тук-тук-тук-тук. Тук-тук-тук-тук.

Не реагировать было просто невозможно.

Отбросив подушку, она спрыгнула вниз. Затем снова открыла окно и высунулась наружу.

— Кто тут? — закричала она.

Молчание.

Она увидела, как кто-то метнулся в сторону, и услышала за деревьями шаги.

Рена угрюмо смотрела на свой сухой завтрак.

— Кто-то сказал, что эти рисовые хлопья надо запретить, — пробормотала она. — Почему же я должна есть это?

— Дай-ка угадаю. У тебя плохое настроение, — предположила Джулия, выпивая последний глоток апельсинового сока.

— У меня нормальное настроение, — произнесла вяло Рена. — Просто я чувствую себя, как зомби. Одно это способно испортить настроение.

— Ты на самом деле плохо выглядишь. Только без обид, — предупредила Джулия. — Ты не спала?

Ей приходилось перекрикивать смех детей за соседним столом. Общественная столовая была маленькой и узкой, а из-за низкого жестяного потолка все звуки отдавались эхом.