Закончив ужин и поблагодарив пани Зосю за вкусную картошку, мы вышли на улицу, чтобы продолжить работу. Я закурил и присел на камень возле входной двери. Девочка подошла ко мне и потянулась своей ручонкой к моей голове, проведя по вискам. Не поняв, что произошло, я спросил у вышедшего на улицу отца: что случилось? Оказывается, она проверяла: нет ли у меня рогов! Я недоуменно спросил у поляка: а почему у меня вдруг должны быть рога? Все выяснилось очень быстро – оказалось, что местный ксендз постоянно твердил своим прихожанам, что большевики, которые придут с востока, – посланцы дьявола, у которых, как известно, обязаны быть рога. А тут нет. Как же так? Выходит, ксендз сказал неправду? Вся вера в авторитет церкви на земле рушилась.

Интересно, жива ли эта девочка теперь? А если жива, то помнит ли этот случай? Я думаю, что помнит. Такое не забывается.

Размышляя о виденном и пережитом, я не переставал вести наблюдение за лежавшей впереди местностью. Гитлеровцы стали постреливать реже, и даже ракеты, до которых они были большие охотники, стали взлетать редко. Свои наблюдения я доложил командиру. Он, увлеченный прослушиванием команд по радио, отвлекся от наблюдения.

Услышав мой доклад, заключил: «Значит, что-то замышляют. Наблюдение усилить, а я пойду к командиру взвода».

Конечно, мы во все глаза всматривались в темноту, стараясь не пропустить никакой мелочи. Мы понимали, что, начни немцы сейчас попытку прорваться из города, нам придется очень туго. Машины с боеприпасами еще не подоспели, и это нас тревожило. Для того чтобы встретить машины, были посланы два бойца из пехоты, которая оборонялась на этом участке вместе с нами, но пока они не вернулись.

Часов около двенадцати ночи на поле, припорошенном снегом, стали видны какие-то темные пятна, которых раньше не было. Вначале их было мало, но потом они стали перерастать в полосы поперек поля и приближались к нашим позициям.

Почти бегом вернулся командир машины. На командирской машине тоже заметили приближение противника. Становилось ясно, что гитлеровцы решили под покровом ночи приблизиться к нашим позициям и броском овладеть ими, а потом прорваться на запад. Мы еще не знали, что на Висле, ниже Кульма, гитлеровцы удерживали переправу и пытались прорваться навстречу окруженным частям в надежде, что окруженные тоже пойдут навстречу. Видимо, немецкое командование не имело представления о тех силах, которые собраны для ликвидации Торуньского котла. Знай это, они действовали бы более уверенно и могли бы просто смять наши немногочисленные подразделения. Но страх за свою жизнь удерживал их, и это был наш самый главный козырь.

В это самое время прибежал тот самый солдат, уже немолодой, фамилия его, как я потом узнал, была Сазонов, которого послали вместе с молодым бойцом встречать машины со снарядами. На плечах у него были два 76-миллиметровых снаряда – как раз то, что надо. Да и к тому же они были осколочно-фугасные. Хорошо такими по пехоте стрелять.

«Принимай, братва, а я побегу еще». – «Неужели машины подоспели?» – обрадованно переспросили мы в один голос. «Нет, нашел в лесу разбитое орудие, а рядом разбросаны ящики со снарядами. Вспомнил про вас и давай быстрей сюда. Сейчас возьму с собой еще кого-нибудь, и живо обернемся».

«Вот молодец», – подумал я. И ведь увидел же в темноте, да еще и в лесу. Значит, и у него душа болит за наше общее дело.

Тем временем немцы все ближе и ближе. В наступившей вдруг тишине (а с нашей стороны огня не велось) стали нарастать пьяные голоса гитлеровцев. Разобрать отдельные слова было невозможно, но стоял гул, подобно пчелиному в улье.

Первая цепь, а вернее сказать, волна тесно примкнувших друг к другу солдат приближалась. Фашистское командование часто прибегало к такому способу, а чтобы поднять бодрость духа своим воякам, перед атакой их спаивало. И на этот раз оказалось, что они остались верны своим правилам.

Заряжающий Иван Староверов зарядил пушку и доложил: «Осколочным, готово!»

Мы ждали. Было решено подпустить гитлеровцев ближе и, использовав фактор внезапности, в упор расстрелять их. Как потом оказалось, это было правильное решение. Нас разделяло не более трехсот метров, когда грянул залп из всех видов оружия. Внезапность в бою всегда действует ошеломляюще и приносит наибольший успех. Так случилось и в этот раз. Пьяная орда вдруг остановилась, не зная, как поступить – залечь или продолжать движение. Теперь стали слышны отдельные слова: «Шнель! Шнель!» – это, видимо, подбадривали их офицеры. За первой цепью уже стала видна вторая цепь, а за ней и третья. Гитлеровцы наседали, подпирали передних.

«Торопятся гады!» – высказался вслух командир. Минутное замешательство, видимо, прошло, и немцы бросились вперед. Мое внимание было приковано к первой цепи. Я вел перекрестье панорамы за передними фашистскими солдатами и мысленно подсчитывал расстояние и ритм стрельбы, а также на сколько хватит снарядов.

Пьяные немецкие солдаты приближались и были уже совсем близко, но в это мгновение в сторону немцев полетела серия белых ракет, а следом – очередная порция свинца. Смертоносный огонь большой плотности заставил немцев остановиться и залечь. Гитлеровцы явно не ожидали такого отпора, а задние цепи, не разобравшись, стали напирать еще больше. Плотность рядов увеличивалась, что было нам явно на руку. Разрывы наших снарядов были в самой середине, нанося колоссальный урон. Потухающие ракеты сменялись новыми, освещая вражеские цепи, что давало возможность вести прицельный огонь…

Висла осталась позади. Еще не остыли стволы от ночного боя на подступах к Торуню. Еще не отдохнули от напряженного марша, который мы совершили через переправу в районе города Кульма к линии фронта, как нам уже была поставлена новая задача на подступах к польскому городу Хойнице. На немецких картах он назывался Конниц. Немцы все города старались называть по-своему, и все, что принадлежало памяти народа, который они завоевали, подлежало забвению.

Мы должны были занять огневые позиции на пути отступления разгромленных и раздробленных немецких частей и отдельных групп, которые всячески пытались просочиться через наши боевые порядки и выйти на соединение с основными войсками померанской группы.

Немцы оказывали яростное сопротивление нашим наступающим частям. Сплошной линии фронта не было, и порой было трудно разобраться, где наши, а где немцы. Наши войска занимали населенные пункты, узловые станции, перекрестки основных дорог, которые играли важную роль в переброске войск, господствующие над местностью высоты, а самое главное – владели инициативой, навязывали немцам те пути отхода, на которых нам удобнее всего было их уничтожать.

Заставляя фашистов откатываться, тесня их на запад и к северу, наши передовые подразделения все время были в тесном соприкосновении с врагом. Это не давало гитлеровцам возможности провести необходимые перегруппировки и переброски подкреплений на участки, где особенно наши части усиливали натиск. Но отдельные контратаки им удавались, а за последние дни они стали наиболее яростными. Объяснить это можно было тем, что мы сжимали гитлеровцев, как пружину, а силы наши за время наступательных боев, конечно, поредели. Даже по нашему дивизиону это чувствовалось. Многих ребят не стало в живых, а многие оказались в госпиталях, да и самоходок стало меньше. Только в нашей батарее сгорело две.