В отличие от адвокатов младшего Шмита, Андриканис «впадать в замешательство» не стал и, как было принято в те времена в подобных случаях, обратился в так называемый Межпартийный суд, возглавляемый видным деятелем партии эсеров М. А. Натансоном. Согласно решению суда, Андриканис должен был отдать деньги, но не все, а около половины. Муж Екатерины Шмит решение выполнил. Однако вскоре со стороны Таратуты снова зазвучали новые угрозы – «товарищ Виктор», очевидно, с благословления руководителей Большевистского центра, явно не желал оставлять Андриканису немалую сумму. Андриканис снова молчать не стал и обратился с жалобой в ЦК РСДРП.

Здесь уже руководители Центра не стали делать вид, что это дело их никоим образом не касается. «Мы заявляем, что все дело Z. (так в партийных документах с целью конспирации «обозначался» Андриканис. – Авт.) тов. Виктор вел вместе с нами, по нашему поручению, под нашим контролем. Мы целиком отвечаем за это дело все и протестуем против попыток выделить по этому делу тов. Виктора». Вскоре Андриканис фактически отказался от своих претензий. Поскольку этот конфликт уже вышел наружу, то здесь, очевидно, речь шла не об угрозах, а о договоренности между Андриканисом и руководителями Большевистского центра. Отчасти подтверждение этому можно найти в книге Каменева «Две партии», которая фактически стала ответом большевиков на обвинения в присвоении денег Николая Шмита: «Нам оставалось либо отказаться от всякой надежды получить что-либо, отказавшись от такого суда, либо согласиться на состав суда не из социал-демократов. Мы избрали последнее, оговорив только ввиду конспиративного характера дела, что суд должен быть по составу «не правее беспартийных левых». По приговору этого суда мы получили максимум того, чего вообще суд мог добиться от Андриканиса. Суду пришлось считаться с размерами тех юридических гарантий, которые удалось получить от Андриканиса до суда. Все-таки за Андриканисом осталась львиная доля имущества».

Сколько же всего денег досталось большевикам? Очевидно, что точные суммы могли знать лишь руководители Большевистского центра, возможно, только члены «большой тройки». Во многих источниках указывается цифра 280 тысяч рублей, хотя называются и гораздо большие суммы. Но все ли они попали к большевикам? Дело в том, что РСДРП в те времена представляла собой пусть и расколотую, но формально единую партию. С точки зрения деятельности Большевистского центра и наследства Николая Шмита – момент очень важный. Когда не афишируемая финансовая деятельность большевиков стала известна другим членам партии, то она, по вполне понятным причинам, вызвала их, мягко говоря, недоумение. Да, именно большевики «завербовали» в ряды сочувствующих Николая Шмита и его сестер. Но при этом, еще раз повторимся, нигде не было сказано, что Шмит передает свое состояние Ленину и иже с ним. То есть имущество должно принадлежать не одной фракции, а партии в целом.

В этих условиях Ленин начал жесткую борьбу за единоличную власть в своей фракции. В июне 1909 года на совещании расширенной редакции газеты «Пролетарий» в Париже из нее были исключены «отзовисты» во главе с Богдановым (названы так за требования отозвать депутатов от социал-демократов из Государственной думы). Богданов совместно с В. Л. Шанцером пишет заявление в расширенную редакцию «Пролетария», которое завершается словами: «Финансовая политика Большевистского центра имеет явно характер не партийно-коллегиальной, а мелкокружковой политики. Такое положение не терпимо долее». Но сути дела это не меняет – Ленин избавился и от идейного противника, и, что более важно, от человека, с которым он еще недавно контролировал финансовую деятельность фракции.

В январе 1910 года была предпринята последняя, как выяснилось позже, попытка примирения большевиков и меньшевиков. Одними из условий такого примирения было требование упразднить Большевистский центр и прекратить публикацию фракционных (то есть не общепартийных) изданий. И Ленин идет на это, несмотря на то что судьба «шмитовских» денег опять оказалась под вопросом. Одним из условий примирения было также объединение фракционных касс, именно поэтому большевики обязались передать видным деятелям международного социал-демократического движения К. Каутскому, Ф. Мерингу и К. Цеткин большую часть «заработанных» на Шмите и иных операциях денег. Как писал Николай Вольский-Валентинов, «держателям» русских социал-демократических денег «было предоставлено право решать вопрос о выдаче и невыдаче денег и кому именно. В случае нарушений условий объединительного договора «держатели» были уполномочены решить вопрос о дальнейшей судьбе порученного им имущества, опираясь на постановление пленума Центрального комитета, специально для сего созываемого».

Однако в том же 1910 году Ленин снова порывает с меньшевиками. Естественно, встал вопрос и о деньгах, находившихся у «держателей». Видимо, непрекращающиеся склоки в РСДРП заставили Карла Каутского, а затем и Франца Меринга отказаться от роли «третейских судей». Единственной «держательницей» осталась Клара Цеткин.

Судьба этих денег – еще одна загадка, окружающая «финансовую» историю РСДРП – ВКП(б) – КПСС. В примечаниях к Полному собранию сочинений Ленина можно прочитать, что «борьба вокруг большевистского имущества затянулась вплоть до империалистической войны». Имелись ли в виду деньги, оставленные «держателям»? Очевидно, да. Но так же очевидно, что к Кларе Цеткин, единственной «держательнице» после 1912 года, в уже Советской России относились с большим почтением, здесь же, в знаменитом подмосковном селе Архангельское, Цеткин и умерла своей смертью в 1933 году. И это с большой долей уверенности позволяет сделать вывод: деньги, полученные от наследства Николая Шмита, вернулись большевикам.

* * *

Имущество, принадлежавшее представителям семьи Морозовых, и экспроприации – значительный, но далеко не единственный источник пополнения большевистской кассы. В 1906 году, например, уже упоминавшиеся нами гражданские супруги Максим Горький и Мария Андреева отправились в США собирать пожертвования на «дело революции». Еще до создания Большевистского центра российских социал-демократов субсидировало японское правительство.

Какое-то время, очевидно, финансовое положение большевиков было, как минимум, стабильным. Но, как свидетельствуют источники, накануне Февральской революции 1917 года дела их оказались плачевными. Начальник петербургского охранного отделения Константин Глобачев отмечал в своем докладе: «Денежные средства их (большевиков) организаций незначительны, что едва ли имело бы место в случае получения немецкой помощи». И вдруг все меняется. Партия, насчитывающая около 25 человек, плативших в среднем по полтора рубля ежемесячных взносов, резко увеличивает свои траты. Например, в период между двумя революциями ЦК РСДРП(б) приобрел собственную типографию, в десятки, если не в сотни раз возросли тиражи партийных газет.

Очевидно, что большевики получили значительные вливания. Но откуда они могли прийти? Времена «филантропов-революционеров» вроде Саввы Морозова и Николая Шмита уже прошли, значит тот, кто давал деньги большевикам, был в них заинтересован, имел близкие с ними цели и задачи.

Даже те, кто и поныне отрицает любую связь Ленина и его соратников с «немецкими деньгами», вряд ли будут отрицать общность целей, вставших с началом Первой мировой войны перед германским правительством и русскими большевиками. Германия была заинтересована в поражении Российской империи, потрясениях, которые могли бы развалить ее изнутри. У Ленина, по сути, были похожие цели: развал империи, революционная ситуация, собственно революция и, как следствие, приход к власти. Но была ли эта схожесть целей и взаимная заинтересованность исключительно «платонической»?