прошлого лета — кто с кем рубился и кто кого вынес, и кто потом куда уехал, и кого где видели в последний раз. Договаривались о каких-то встречах, и в первую голову — в следующую субботу, там какой-то праздник и бал. Пели песни — под гитару, отлично пели. Жиль запомнил, что здесь бывают такие инструменты, нужно будет добыть и попробовать, зря, что ли, учился? Пока же он только слушал, а пели о доблести, о походах, о любви и о волшебстве. И пили, дьявол всех забери, и пили!

Сказать, что Жиль никогда столько не пил, было бы неправдой, пил. Только вот предложенные напитки не шли ни в какое сравнение ни с лимейским вином, которое делали из винограда, что растёт в отцовских владениях, и ни с каким другим вином тоже. Вино на столе стояло, но какое-то не такое, отцовское лучше, и намного. Зато всё остальное… прозрачный жидкий огонь. Слова «водка», «ром», «текила» и «самогон» были Жилю незнакомы, но — он рискнул попробовать, и это был весьма необычный опыт. Он вмиг опьянел, и что-то кому-то рассказывал — кажется, и заставлял тарелки летать по воздуху, и может быть, делал ещё какую-то ерунду, уже не помнил.

Но это было весело, необыкновенно весело.

Сейчас же он смотрел в спинку дивана, кошка смотрела на него сверху. Устала смотреть, потрогала лапой.

Ладно, кошка, поднимаемся. Найдём воды, выпьем. Может быть, даже не только воды — если хоть глоток со вчера оставили. И посмотрим, что дальше.

11.

Маша выбирает яркие цвета

Маше очень нравилась её новая жизнь.

Нравилась новая квартира — красивая и удобная, а из окон в кухне и комнате был виден и этот берег реки, и сама река, и тот берег тоже. Красота. А с маленького балкончика — так и вовсе. Жиль вышел на тот балкончик, вмиг сделался серьёзным, и сказал — как красив твой город, Мари. Я кое-что видел в жизни, но такого — ни разу. Буду хранить в сердце, сколько получится.

Это звучало очень здорово, и вообще было приятно. Маша радовалась, что неведомому пришельцу у неё нравится. А когда она заикнулась про грязно и скользко, он хмыкнул, сказал, что скользко — это неприятно, и вообще когда холодно, ему совсем не нравится, он привык, чтоб теплее. А грязь — ну, какая же это грязь? Мари, ты не видела настоящей грязи, когда едешь верхом по улице, и конских ног не вытащишь без волшебного слова, не то, что человечьих. Да-да, примерно вот такого, добавлял он глядя в её смеющиеся глаза, когда она тихонько сказала не самое цензурное слово. А у вас тут всё хорошо.

Хорошо — и ладно. Маша пока не смогла придумать, к какому делу его можно было бы приставить, чтоб и сам со скуки не вял, и чтоб деньги зарабатывал. Но вдруг она это ещё придумает?

А пока она по-прежнему ходила утром на работу, а он оставался дома — спать, общаться с кошками и читать книги. Готовить он не умел, но умел нарезать что-нибудь ножом, причём предпочитал свой. И если дать ему чёткие инструкции, то мог подготовить компоненты для салата, например. Или разделать мясо. А благодаря ему же, у них теперь водились и овощи на салат, и фрукты, и мясо. И даже взнос на бал в субботу за них обоих она перевела прямо в понедельник, после переезда и тусовки.

Тусовка вышла, что надо. И перевезли их всех, и людей, и кошек, и барахло, и посидели потом классно, песни пели, вспоминали всякое — с игр и не только. Правда, кое-кто наклюкался как не в себя, и потом страдал, и не только непривычный к их алкоголю Жиль, а и ещё некоторые, но ничего, дело житейское. Жиль теперь будет знать, что не нужно пить всё подряд без разбора.

Вот только интересно, когда он взялся строить в воздухе пирамиду из тарелок, или устраивать фейерверк из магических огней, все поверили, что это был пьяный глюк? Или кто-то что-то заподозрил? Во всяком случае, деталей в понедельник никто не спрашивал.

В понедельник Маша пораньше сбежала с кафедры, и в салоне предупредила, что один день пропустит — потому что нужно было прибрать старую квартиру и отдать хозяину ключи. Она была дома уже в три часа, и радостно распихала дремавшего и болевшего Жиля.

— Пошли, помогать будешь!

— А я…смогу? — неуверенно спросил он.

— Сможешь. Вообще в холодильнике оставалась водка, ты б хоть глотнул, болезный.

— Да я уже, — он вздохнул и страдальчески поморщился.

— Значит, сейчас таблетку дам от головной боли. И пойдём. А вечером догонимся, я тоже хочу.

В старом доме Маша прошлась по всем комнатам, погладила стены и печку. Всё же, три года — не баран чихнул, просто так не возьмёшь и из жизни не выбросишь. И хорошее было, и… всякое.

Но ничего, теперь всё другое, и дальше будет только лучше.

Они с Жилем отодвинули от стен всю мебель и выгребли скопившийся мусор, она вымыла везде пол, оттёрла и отчистила всё, что подлежало оттиранию и отчищению. Потом собрали мешки и вынесли мусор к ближайшим бакам. И только вернулись — как явился хозяин.

Придирчиво всё осмотрел, начал что-то нести про царапину на стародавненском шкафу и что-то ещё, но под взглядом Жиля заткнулся и принял ключи. И поспешно забормотал, что всё в порядке.

Маша вздохнула про себя, распрощалась со старой жизнью окончательно, и потянула Жиля вниз под горку, в новый дом. Где они поджарили мясо с картошкой, нарезали в четыре руки к нему салат, и разлили остатки коньяка со вчера.

— Пусть твоя новая жизнь будет легка и приятна, Мари, — говорил Жиль.

— Пусть твой Эмиль найдёт тебя поскорее, ты ж хочешь домой, да?

— Хочу, моя прекрасная фея. Нет, ты не думай, мне очень нравится в твоих владениях. Но я никак не могу понять, как здесь себя применить. Дома я больше об этом понимал.

— Поймёшь ещё, какие твои годы! Тебе вообще сколько?

— Двадцать два. Отец говорит — жениться пора.

— Да куда в двадцать два жениться-то, — нет, Маша не поддерживала неведомого ей отца Жиля. — В двадцать два ещё детство в жопе. Только если ну прямо совсем обстоятельства, а так-то можно и не торопиться.

— Вот и я так думаю, — кивал Жиль.