– Благодарю вас, – сказал Уилл, взяв один.

Он сделал глоток и насладился приятным резким вкусом, прежде чем проглотить пенящийся напиток, а затем улыбнулся, довольный собой. Ему не удалось провести бармена, но этого официанта он одурачил. А почему бы и нет? Все говорили ему, что он выглядит старше своих лет, ростом сравнялся с отцом и, похоже, вскоре его перерастет. Вот и первое шампанское.

Уилл закрыл глаза. Он куда-то ехал. И у него был план. Только отец об этом еще не догадывался.

Вернувшись в купе, Уилл с отцом переоделись к ужину. Перестав заниматься физическим трудом, отец поправился, но фигура у него осталась хорошей, и он по-прежнему был весьма привлекателен, с коротко подстриженной бородкой и проницательными глазами.

Рубашка Уилла была так накрахмалена, что не гнулась при движении, и мальчик ощущал себя, как в доспехах.

– Можно я поеду с тобой в локомотиве? – спросил он.

– Нельзя, Уильям. Я ведь тебе уже говорил.

Его отец был назначен старшим машинистом в первый рейс «Бесконечного». На следующий день на первой остановке он должен был взойти на локомотив и повести состав посменно с другим машинистом. Но даже после смены он не собирался отдыхать в их роскошном купе, предпочитая обосноваться в закопченном спальном вагоне за тендером. Именно отец должен был провести поезд через Скалистые горы – а это значило, что они с Уиллом не увидятся до самого Лайонсгейта.

Это не стало для сюрпризом для мальчика: само собой, он все знал заранее. Но снова оставаться одному совсем не хотелось, и он печалился.

– Здесь тебе будет гораздо удобнее, – сказал отец и поправил Уиллу галстук-бабочку. – Проголодался?

Они вышли из купе и влились в процессию, двигавшуюся к вагону-ресторану. Пока отец обменивался любезностями с джентльменами, Уилл осматривался в надежде обнаружить кого-нибудь своего возраста, чувствуя себя при этом совсем юным и лишним.

Уиллу случалось за последние несколько лет обедать в хороших ресторанах, но никогда еще он не был в таком роскошном, как этот. Длинный и узкий, с зеркальными стенами и потолком, расписанным под небо с выглядывающими из-за облаков ангелочками, он казался по-дворцовому великолепным. Винтовая лестница вела на галереи, идущие вдоль всего вагона. С небольшого балкончика певица пела оперные арии.

Официант провел Уилла с отцом к их столику. С шиком набросив салфетки им на колени, он передал каждому по переплетенному в кожу буклету. Уилл уставился в меню, силясь выбрать блюдо по вкусу, но мысли путались.

– Баранину, пожалуйста, – сказал он наконец официанту. – Средней прожарки.

Когда отец тоже сделал заказ и официант отошел, Уилл неуверенно пробормотал:

– Я тут задумался о будущем годе…

– Я тоже, – ответил отец. – Мне бы хотелось, чтобы ты, окончив школу, начал работать в компании.

Джеймс Эверетт поднял брови и улыбнулся, как будто только что сделал Уиллу подарок.

– А что я там буду делать? – растерянно спросил Уилл.

– Начнешь с клерка, наверное, но, проявив себя, надолго в клерках не задержишься.

Уилл представил, как пишет своим карандашом какие-то цифры вместо рисования.

– Не уверен… – пробормотал он.

– В чем не уверен? Уилл сглотнул.

– Я не уверен, что именно этого хочу. В Сан-Франциско есть хороший художественный колледж. Я надеялся поучиться там.

– Учиться на художника? Уилл кивнул.

– Ты талантлив, Уилл, – сказал отец, нахмурившись. – Несомненно.

Уилл подумал, что отец хитрит. Он никогда не интересовался его рисунками, и мальчик не был уверен даже, что отец сохранил тот альбомчик, что Уилл подарил ему в горах.

– Мне хотелось бы, чтобы ты использовал свои способности, работая в компании инженером или архитектором. Представь только, что ты сможешь создать! Я видел, как ты смотрел на локомотив.

– Он очень внушительный… – кивнул Уилл.

– Канадской тихоокеанской железной дороге нужны люди, которые могли бы спроектировать новые океанские лайнеры и мосты, чтобы проложить наши пути по всему миру. Есть разговоры даже о переброске моста через Берингов пролив, чтобы попадать в Азию без помощи кораблей.

Уилл разложил свои приборы.

– Не уверен, что таково мое предназначение.

– Предназначение? Это чепуха. Мужчина исполняет свой долг, чтобы пробиться в этом мире, чтобы обеспечивать семью.

Перед Уиллом поставили тарелку с бараниной. Это было одно из его любимых блюд, но аппетит пропал.

– Художник не может заработать на жизнь, Уильям, – сказал отец. – Мы с мамой с радостью давали тебе возможность рисовать и писать красками – в качестве хобби. Но все эти художники живут в нищете.

– Я не возражаю против бедности, – ответил Уилл и добавил: – Мы ведь тоже когда-то были бедными.

– Бедности не стоит стыдиться, – отозвался Джеймс Эверетт, но Уилл заметил взгляд, которым тот окинул вагон-ресторан. – Но глупо искать бедности, обладая лучшими возможностями.

– Я хочу заниматься этим больше всего на свете, – просто сказал Уилл.

Отец внимательно посмотрел на него, и на мгновение Уиллу показалось, что он заметил в его взгляде сочувствие. Но потом Джеймс Эверетт фыркнул.

– Уильям, мальчик мой, на мой взгляд, это бесплодный путь.

Уилл заставил себя попробовать еду; мясо показалось жирным и имело привкус крови. Он запил его водой.

– Я делал все, как ты хотел, – сказал он. – Я старался и хорошо учился.

– А почему бы и нет? – ответил отец с раздражением. – У тебя была возможность, редкая возможность получить прекрасное образование. Самое малое, что ты мог сделать, – это хорошо учиться.

– Да, я знаю, – ответил Уилл, разглядывая узор на скатерти, чтобы собраться с мыслями. – И я благодарен за это. Но я очень старался. Я даже на пианино целый год играл, потому что мама этого хотела, хотя сам уроки музыки ненавидел.

– Ты извлекал кошмарные звуки из этого инструмента.

– Я нарочно так делал. Больше всего я люблю рисовать. Отец пожал плечами.

– Ты и так рисуешь каждый день. Вот и продолжай.

Только после настоящей работы.

– Этого мало. Мне надо учиться, так сказал мистер Гренфелл. Я хорошо копирую. Но живописец я ужасный. И когда я рисую людей, они неправильные. Им всем не хватает… чего-то.

– И ты думаешь, модная школа в Сан-Франциско все это исправит?

– Если я не попробую, то никогда этого не узнаю.

– Ага. И ты рассчитываешь, что я оплачу этот дурацкий эксперимент?