— Я оставил Люси в гостиной, — внезапно сказал Руперт. — Ей тут не место.

Оливия кивнула.

— Там ей будет удобно.

— Нет, не будет. Мой отец ее не любит. Говорит, она хороша лишь для ловли крыс. А она не хочет убивать крыс. Она даже не знает, как это делать. Твоим родителям она тоже не нравится.

— Мои родители никогда не позволяли нам завести домашнее животное.

— Но ты любишь собак.

— Да.

— Я сказал, что соглашусь из-за этого.

Оливия моргнула.

— О чем ты?

— О женитьбе.

Очевидно, она недооценила силу воли Руперта; кажется, у него тоже было право голоса при выборе будущей герцогини. Не знала Оливия и того, что припасенные ею для Люси мясные пироги сыграли в этом выборе свою роль.

Лучше бы она сама их съела.

— Нет, ты мне тоже нравишься, — серьезно сказал Руперт. — Но ты ведь любишь Люси, правда?

— Она милая собачка. — И снова они заговорили о привычных вещах. В прошлом году они с Рупертом провели не один вечер за беседой о Люси.

Когда тема исчерпала себя, атмосфера в комнате стала снова напряженной и нервной.

— Знаешь, мы не обязаны делать это, — помолчав, заметила Оливия.

— Я должен. — Руперт поежился и сделал большой глоток коньяка. — Сказал отцу, что сделаю. Буду мужчиной. — Вид у него был смущенный.

Оливия тоже выпила и подумала о том, как бы ей хотелось сбросить родителей и герцога с Баттерси-Бридж.

— Может быть, не будем, а им скажем, что все было? — предложила она.

Руперт впервые взглянул на нее, округлив глаза.

— Солжем?

— Скорее, выдумаем.

Руперт покачал головой.

— Я не лгу. Это не дело для джентльмена. Лучше взять себя в руки. — Он снова сделал большой глоток из бокала.

Руперт был по-своему очарователен. Оливии впервые пришло в голову, что из него получился бы выдающийся герцог, будь он чуточку умнее — у него была сила воли, как у отца, и к тому же понятие о чести, чем его отец похвастаться не мог.

— Понимаю, — произнесла она.

— Другого случая не будет.

— Мне выключить лампу?

— А как я тогда увижу, что мы делаем?

Хороший вопрос.

— Конечно, — поспешила ответить Оливия.

Руперт встал и поставил пустой бокал на столик.

— Я знаю, как это делается. Я двигаюсь вперед, а ты назад. — Казалось, Руперт старался успокоить больше себя, чем Оливию. — Это легко. Все так говорят.

— Отлично. — Оливия встала и зашла за диван, чтобы снять белье, потом вернулась к камину. Стоит ли снимать домашние туфли?

Быстрого взгляда на Руперта было достаточно, чтобы понять: в его планы это не входит. Брюки уже были спущены до колен. Он отпил большой глоток коньяка.

— Возможно, тебе лучше допить до конца, — предложил он Оливии.

Она так и сделала и посмотрела на жениха. Его лицо покраснело, а глаза казались остекленевшими. Очевидно, он успел налить себе второй бокал, когда она отвернулась.

— Вот так! — слабо произнес Руперт и прикончил бокал. Оливия глубоко вздохнула, легла на диван, подняв платье, и застыла.

— Хорошо. Мне поставить колено вот сюда, рядом с твоим бедром? Тут подушка мешается.

Пару минут они пытались занять более или менее удобное положение.

— Хочешь еще коньяку? — спросил Руперт. — Это болезненно для женщины. Так говорит мой отец.

— Нет, спасибо. — К несчастью, выпитый коньяк ударил Оливии в голову, и она с трудом сдерживала смех. Что бы на это сказала ее мать?

— Если захочешь плакать, я принес носовые платки. — Кажется, у Руперта не было особого желания приступать к делу.

— Спасибо, я никогда не плачу. — Оливия с трудом подавила смех.

— Правда? А я плачу все время, — сказал Руперт.

— Я помню, как ты рыдал во время праздника в саду, когда с дерева упал мертвый воробей.

Лицо Руперта сморщилось.

— Это всего лишь птица, — быстро добавила Оливия.

— Быстрая, веселая и дикая.

— Воробей?

Кажется, Руперт совершенно забыл о том, чем они собирались заняться, хотя и стоял по-прежнему на коленях, держа наготове свое достоинство. Его глаза пристально смотрели в одну точку.

— Я написал стихотворение, — сказал он.

Оливии показалось, что сейчас Руперт не в состоянии приступить к делу.

— Какое стихотворение? — Жизнь с Рупертом будет подчиняться своему особому ритму. Не стоит его торопить.

— Быстрая, пестрая птица упала на землю, и деревья окутала тьма.

Оливия подняла голову.

— Это все?

Руперт кивнул, не сводя с нее глаз.

— Мило, — искренне ответила она. Впервые в жизни она говорила своему жениху правду. — Тьма окутывает деревья. Мне нравится.

— Мне было очень жаль эту птицу, — кивнул Руперт. — Почему ты никогда не плачешь?

Оливия плакала один раз, встретив своего будущего жениха. Ей было десять лет, ему пять. В то утро мечты о сказочном принце, за которого она выйдет замуж, разбились вдребезги.

Хотя ей было всего десять лет, она поняла, что у Руперта что-то не в порядке с головой. Однако когда она сказала об этом матери, та нахмурилась.

— Возможно, маркиз не так умен, как ты, но это все равно, что ожидать от герцога умения составлять букеты. Ты слишком умна для твоего же блага.

— Но… — с отчаянием начала было Оливия.

— Ты самая счастливая девочка на свете, — с непоколебимой уверенностью заявила мать. Оливия не смогла возразить.

Даже годы спустя, когда стало ясно, что Руперт просто случайно смог овладеть речью, не говоря уже о том, чтобы говорить правильно, ее мать ни на йоту не изменила своего мнения.

— Может быть, пора начинать? — предложила Оливия, махнув рукой.

— Верно, — храбро отозвался Руперт. — Задело. — Он начал чуть заметно раскачиваться. — Кажется, слишком много коньяка, — пробормотал он, занимая устойчивое положение.

Но тут достоинство Руперта опало.

— Не действует, — произнес он, опустив взгляд. — А ведь все должно было быть так легко.

Оливия оперлась на локти. Ей показалось, будто в руках у Руперта стебель жухлого сельдерея. Поникший и вялый, хотя о таких вещах не стоит говорить вслух.

— Попробуй снова, — предложила она.

— Туда?

— Да.