Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сам совещательный форум, как уже говорилось выше, представлял собой некое подобие древнегреческого амфитеатра, где и происходили все запланированные словесные баталии между представителями небес и ада.
При этом сам форум не был пустой говорильней, а он осуществлял экспертные оценки особо значимых возникаемых вопросов, хотя, окончательная проводимость в жизнь которых, всё-таки оставалась в ведении небес. Но как заявил Господь в одной из своей проповеди: «Падшие, хоть и выпали из отцовского гнезда, но они не выпали из жизни, а так как являются одними из её участников, то имеют право на свой голос!». В связи с чем и был организован этот совещательный форум, который являлся легальной площадкой взаимодействия этих двух антагонистических ветвей власти.
Конечно, стоило только завести этот разговор, как сразу же посыпались упреки недовольных среди противников небес, заявлявших: «Это всё – фарс! Это является всего лишь имитацией свободы слова! Ведь, что бы мы не говорили, последнее слово всегда за Господом! Пусть он даже не пытается морочить нам голову, оставаясь со своим одним вечным сроком, так и несменяемым…».
Но как бы то ни было, Люцифер и верхушка падших ангелов, выразила своё согласие на это, после чего с ежемесячной, а затем – с двухнедельной периодичностью, стали проводиться эти совещательные форумы. Работа которого заключалась в том, что делегаты от различных партий (а их, как надо полагать, было всего лишь две) вносили свои предложения, накопившиеся за это время наблюдений за житием, как человеческой паствы, так и в экстренных случаях межконфессиональных взаимодействий, именуемые: «Де-факто». Где одним из представителей партии выносилось на всеобщее обсуждение это – де-факто – предложение, на котором после определённых регламентом прений, делалась соответствующая отметка: «рассмотреть» или же – «отложить», после чего оно поступало уже на стол Господа, который и имел право подписи. И если на предложении появлялась его подпись, то это автоматически переводило его в статус «де-юре» и уже требовало официального исполнения.
Такое положение дел совсем не устраивало партию «Добра и Света» во главе с Люцифером, сумевшая вовремя запатентовать это своё название партии, а небесной партии, возмущенной таким мракобесием их оппонентов, ничего не оставалось делать, как безмолвно соглашаться с этим, именуя их именно так.
Партия «Добра и Света» с завидным постоянством предлагала переформатировать сложившееся с его единоначалием мироустройство и поставить во главе парламентскую форму правления. «Опять многобожие?! Не кажется ли вам, что мы это уже проходили?!», – на подобные предложения следовал свой категорично звучащий архангельский ответ. На этот ответ, конечно, следовали свои возражения, но из-за понимания того, что в данном вопросе действенны только революционные решения, оппоненты не слишком-то и настаивали и обходились общими фразами.
Самым же животрепещущим рассматриваемым вопросом, однозначно, являлся вопрос границ, на которые, или, вернее будет сказать, в каких границах надо было ориентироваться представителям обеих партий. Но это касалось всего лишь свободных от визовых ограничений пространств, где обитал человек, что же касается небесной зоны, то для того чтобы туда попасть требовалось оформление визы, что категорически не устраивало падшую братию, являющуюся безвыездной. Тогда как небесное воинство имело куда больше прав и частенько наведывалось с инспекцией в адский департамент.
Впрочем, против падших ангелов не сразу ввели ограничительный визовый режим. Только уже после того, как Сатана, поддерживаемый влиятельной лоббистской группой силового блока, проникнув в райские кущи, с помощью подручных сумел соблазнить Еву – только после этого были введены ограничительные меры против падшей братии.
– Мне не понятен принцип коллективной ответственности, – пыхтя от злости, заявлял Маммона. – Я хоть и противник небес, но не до такой степени, чтобы отказываться от манны небесной. – Он, предчувствуя перебои в снабжении этим деликатесом, с возмущением смотрел на Сатану, который, ухмыляясь, что-то там язвил в своём окружении силовиков – Аббадоны и Агареса.
– А что ты предлагаешь? – посматривая на него нервно тикающим глазом, спрашивает Вельзевул, проводящий совещание партийного бюро.
– Раз Сатана единолично принял такое решение – пусть единолично и отвечает за свои действия, – брызгая словами, отвечает Маммона.
– Ты, конечно, один из тех видных членов партии, которые подпитывают все целеустремления всех пятых колонн, и ты, конечно, являешься признанным профессионалом своего дела, но не кажется ли тебе, что ты забываешься?! – свиреп Вельзевул.
– Ну, во-первых, abussum non tollit usum (лат. злоупотребление не отменяет употребления). А во-вторых, разве не ясно, что я не могу по-другому, иначе я потеряю хватку и вес, – пытается оправдаться Маммона.
– Ага, вот как? Ну тогда и я скажу следующее этому любителю всего безгранично-небесного, во-первых, you are, what you eat (лат. ты ешь, то, что ты есть), из чего можно сделать соответствующие выводы. Ну и во-вторых, мы всё-таки тебя пожалеем, ты ведь и так мучаешься, и ещё поди что, анорексией заболеешь, – язвит Сатана, чем вызывает взрыв хохота среди участков совещания.
– Да, хорошо, что операцию с яблоком Сатане поручили, а то бы Маммона, наверное, не удержался и сам бы всё сожрал, – подначивает Аббадона.
– Зато не было бы коллективной ответственности и, пожалуй, этот случай, рассмотрели в особом порядке, и только Маммону сделали бы не выездным, – вставляет Агарес.
На что Маммона, переполняемый гневом, наливается краской и пытается что-то ответить, но злоба сковала его язык, и он, боясь прокусить его своими клыками, только и скрепит ими в ответ.
– Так, все успокоились, – своим громовым голосом, еле удерживаясь от того, чтобы не присоединиться к веселящейся публике, затыкает рты беснующимся Вельзевул, и уже после того, как наступает тишина, обращается к самому Маммоне.
– Маммона, ты же знаешь, что твои заслуги никто не оспаривает. Но при этом тебе не кажется, что ты увлёкся и влезаешь в зону ответственности Бегемота? А он не потерпит такого и, пожалуй, заявит, что ты ведёшь себя по-хамски.
– Хам он, – прорывается гнев у Маммоны.
– А причём здесь хамон? – непонимающе повторяет Вельзевул.
– Нет, Маммона, не есть, что он ест, а всё для него есть то – что можно только и есть, – тут же вставил своё Сатана.
– Весь мир продукт, а мы в нём – едоки. Да, Хамон? – закатился от смеха Аббадона, а также свело животы от смеха и у остальных, кроме Маммоны, которого вновь сковал приступ бешенства.
– Теперь понятно, почему
