— Эй, полегче с поцелуями, — сказал я, возвращая Сару в состояние равновесия. Одним из самых приятных моментов, из-за которых я особенно любил ежегодные вечеринки в доме Гаскеллов, была возможность полюбоваться на Сару, одетую в платье и вышагивающую на высоких каблуках.

— Извините, — пролепетала Сара и залилась краской, так что даже ее покрытые веснушками обнаженные руки порозовели. — Проклятые туфли. Не представляю, как люди ухитряются ходить на этих штуках.

— Дело практики, — заметила мисс Словиак.

— Мне надо поговорить с тобой, — прошептал я, перекрывая вопли Доктора Ди. — Это очень срочно.

— Надо же, какое забавное совпадение, — произнесла Сара в своей обычной полушутливой манере. Однако ее саркастическая ухмылка была обращена к Терри, для которого, как она знала, наш роман не являлся тайной, — мне тоже очень надо поговорить с тобой.

— Думаю, ему нужнее, — сказал Крабтри, передавая Саре пальто мисс Словиак и свой оливковый плащ.

— Сомневаюсь. — Сделав широкий жест рукой, Сара повела нас через холл к дверям гостиной. Подол ее платья — какого-то бесформенного одеяния, похожего на мешок с короткими рукавами, сделанный из черного искусственного шелка, наэлектризовался и все время прилипал к колготкам. Туфли на высоких каблуках, гулко цокающие по дубовому паркету, подворачивающиеся лодыжки, покачивающаяся походка, напряженно вытянутая вперед шея, обнаженные руки, рыжие волосы, зачесанные вверх и заколотые на затылке с нарочитой небрежностью, — прическа, предназначенная для особо торжественных случаев, — все придавало облику Сары неуклюжую величественность, которая казалась мне безумно привлекательной. Сара Гаскелл понятия не имела, как она выглядит и какое сногсшибательное впечатление могут производить на некоторых мужчин ее пышные формы. Глядя на то, как она балансирует на двухдюймовых «шпильках», вы первым делом подумали бы об отчаянной дерзости, словно вдруг увидели перед собой современный небоскреб в стиле модерн — шестьдесят три этажа из стекла и света, насаженные на тонкий стальной стержень.

— Трипп, что ты сделал с этим псом? — спросил Крабтри. — Почему он так пристально смотрит на твое горло?

— Он слепой. Доктор Ди не видит ни меня, ни моего горла.

— Но знает, как до него добраться.

— Тихо, Доктор Ди, — прикрикнула Сара, — замолчи немедленно!

Мисс Словиак боязливо покосилась на пса, который занял свое излюбленное место: усевшись между Сарой и мной, он надежно уперся передними лапами в пол, оскалил зубы и перешел с истеричного лая на утробное рычание.

— В чем дело, почему вы ему так не нравитесь? — спросила мисс Словиак.

Я в недоумении пожал плечами и, чувствуя, что заливаюсь краской — нет ничего более постыдного, чем оказаться в немилости у такого симпатичного и умного пса, — попытался отшутиться.

— Я должен ему денег.

— Грэди, дорогой, — вмешалась в разговор Сара, передавая мне пальто мисс Словиак и плащ Терри, — если тебе не трудно, пожалуйста, поднимись в комнату для гостей и брось это на кровать. — Она говорила напряженным голосом, словно произносила слова пароля.

— Боюсь, я не знаю, где находится комната для гостей, — ответил я, хотя мне не раз доводилось бросать на кровать для гостей саму Сару.

— Ну, тогда, пожалуй, будет лучше, если я покажу тебе дорогу. — Теперь в голосе Сары слышалась откровенная паника.

— Да, думаю, так будет лучше, — согласился я.

— А мы устроимся поудобнее и будем чувствовать себя как дома, — сказал Крабтри. — Если, конечно, наш милый Доктор не возражает. А ты как, старина, не против? — Он присел перед Доктором Ди на корточки и, ткнувшись лбом в нахмуренные брови пса, забормотал проникновенным голосом какие-то ласковые слова утешения, — искусство, которым владеет любой профессиональный редактор. Доктор Ди тут же успокоился и стал внимательно обнюхивать длинные волосы Крабтри.

— Терри, не мог бы ты найти моего мужа и сказать, чтобы он запер Доктора Ди в подвале? — попросила Сара. — Спасибо, ты очень любезен. О, ты его сразу узнаешь, он самый красивый мужчина в комнате, и глаза у него такие же, как у Доктора Ди. — Это была правда, Вальтера Гаскелла ни с кем не спутаешь: высокий широкоплечий мужчина с пышной седой шевелюрой, — настоящий богемный красавец, каких полно на Манхаттане, с прозрачными голубыми глазами, в которых застыло выражение тоски и внутренней опустошенности, — типичный взгляд бывшего алкоголика. — Какое милое платье. мисс Словиак. — Сара любезно улыбнулась гостье и двинулась вверх по лестнице, ведущей на второй этаж.

— Она мужчина, — сказал я, шагая вслед за Сарой с охапкой верхней одежды в руках.

* * *

Летом 1958 года в газетах Питсбурга появились сообщения о том, что некий Джозеф Тодеско, уроженец Неаполя, работавший помощником смотрителя в клубе «Форбс Филд», в чьи обязанности входило содержать в порядке бейсбольное поле, был уволен с работы за то, что самовольно занял свободный клочок земли возле ограды клуба и разбил там небольшой огород. Это был третий год его работы в «Форбс Филде», в прошлом мистер Тодеско не раз безуспешно пытался организовать собственный скромный бизнес: среди его начинаний числились цветоводство, разведение плодовых деревьев и тепличное хозяйство.

Он был хорошим садовником, но плохим бизнесменом и страшным транжирой, двух своих предприятий он лишился из-за нарушений в финансовой отчетности, остальные потерял благодаря беспробудному пьянству. Его ухоженные, но слишком буйно разросшиеся помидоры, цуккини и итальянские бобы, которые карабкались по длинным четырехфутовым шестам и мешали зрителям видеть стоящего на подаче игрока, привлекли внимание одного недружелюбно настроенного агента по продаже недвижимости. Агент как раз вел спорное дело между клубом и Питсбургским университетом, пожелавшим купить бейсбольный стадион. И вскоре мистер Тодеско оказался безработным. Попавшая в газеты история о несправедливом увольнении садовода-любителя вызвала протест общественности и резкое заявление со стороны профсоюзов, в результате через неделю Джозеф Тодеско был восстановлен на работе с условием, что вызвавшие скандал растения будут выкопаны и пересажены в его собственный садик размером с носовой платок. Еще несколько недель спустя мистер Тодеско праздновал день рождения своей единственной дочери — младшей из детей. Девочке исполнилось восемь, счастливый отец выпил лишку и, подавившись куском бифштекса, умер на руках любящей жены, в окружении детей, двух внуков и дорогих его сердцу томатов, кабачков и фасоли. На его дочь это событие произвело неизгладимое впечатление, в памяти девочки остался почти мистический образ отца: большой, толстый, неподвижно лежащий человек, который совершил нечто вроде гастрономического самоубийства.

Не знаю, верно ли я излагаю подробности этой трагической истории, но данный факт показывает, насколько далеко мне пришлось зайти в моих умозаключениях, чтобы понять, почему такая рассудительная женщина, как Сара Гаскелл, которая всегда старалась держаться подальше от разного рода сомнительных типов и панически боялась совершить какой-нибудь необдуманный поступок, обратила внимание на такого мужчину, как я. Ее мать, полька по происхождению, которую я видел всего дважды, была суровой, не склонной к проявлению сентиментальных чувств дамой с сильным характером, железной волей и жесткими седыми усиками, торчащими над плотно сжатыми губами. Она одевалась исключительно в черное и всю жизнь проработала в прачечной. Эта женщина постаралась, и, надо сказать, небезуспешно, искоренить в характере дочери все те отрицательные черты, которые могли передаться ей по наследству от несчастного Джозефа Тодеско, особенно склонность к авантюризму и любого рода невоздержанность, и воспитать женщину здравомыслящую, способную сделать правильный выбор в пользу пускай скромных, но реально достижимых целей. Таким образом, Сара предпочла посвятить себя изучению бухгалтерского дела, подавив свои творческие наклонности и рано проснувшийся интерес к литературе; затем последовал экономический факультет университета, диссертация и докторская степень в области менеджмента. Она успешно строила карьеру, отвергла предложения двух преданных поклонников и лишь в возрасте тридцати пяти лет, заняв должность ректора нашего колледжа, позволила себе подумать о замужестве.