И эта точка появляется через четверть часа быстрой ходьбы. На очередной поляне стоит отмеченный временем, но все еще исправный и годный для жилья сруб. Почерневшие от времени бревна на «фундаменте» из замшелых валунов, крыша, крытая соломой, скорее всего в прошлом году, печная труба из серого камня, закопченная вверху, маленькое окно, обрамленное резными наличниками, с хитрым прищуром глядящее на нас… За домом виден большой сарай-сенник. И только после понимаю, что не хватает одной очень важной и привычной архитектурной детали – забора, плетня или, на худой случай, изгороди. Почему-то возникла ассоциация с избушкой на курьих ножках. Сейчас вот дверь со скрипом отворится, и выйдет навстречу Баба-Яга!.. Вопреки ожиданиям, никто не появляется. Ну, что ж, подойдем поближе, посмотрим.

М-да, и не избушка, а дом-пятистенок. Причем поставлен, насколько понимаю, правильно. Успевшая потемнеть солома на крыше прижата жердями, чтобы не унесло ветром, дверь врезана с южной стороны, с другой – к срубу примыкает навес-дровенник, плотно набитый свеженаколотыми чурками, рядом стоит колода с воткнутым топором. Обойдя дом по кругу, обтираем сапоги пучками сорванной травы и поднимаемся на двухступенчатое крыльцо… А щеколда-то сброшена, и дверь приоткрыта. Семен оглядывает окрестности сзади, а я сначала стучу по косяку, затем, не дождавшись ответа, говорю в гулкую темноту:

– День добрый, люди! Есть кто в хате?.. Войти дозволите?..

В ответ – тишина… Ну, что ж, по крайней мере не отказали, и то хорошо. Медленно и осторожно тяну ручку на себя, петли тоненько поскрипывают, дневной свет врывается внутрь, освещая сенцы, отгороженные дощатой перегородкой, на которой висит обычная плотницкая утварь типа нескольких топоров, пил, тесел, коловорота. Рядом на деревянных колышках располагаются овчинный тулуп и мохнатая шапка, напоминающая казацкую волчью папаху, внизу стоят добротные валенки, подбитые кожей, и почти новые сапоги. Пока понятно только одно: здесь кто-то живет. Ладно, идем дальше…

Следующая дверь, повторяем ритуал: «Постучать, спросить», ответ аналогичный, в смысле – никакого. Заходим внутрь, в нос ударяет сладко-пряный запах трав, в котором еле улавливается только один знакомый аромат – табака. А вот и сами травки, сушатся на двух бечевках, протянутых над печкой, которая стоит в левом от входа углу. По диагонали через комнату на стене висит божница с иконой, обрамленной вышитым рушником, под которой горит маленький огонек лампадки. В его свете мерцает тусклым золотом оклад Божьей Матери, на который Семен тут же троекратно крестится, вздохнув, как показалось, с облегчением.

Мебели – самый минимум. От печки до двери в соседнюю комнату над лавками, на которых можно спокойно разлечься, по всем стенам идут полки, заставленные горшками и горшочками разных видов и размеров. Как в том анекдоте: «Каструл, каструлла и каструльчик». В углу – чисто выскобленный стол, сколоченный из массивных досок и накрытый широким рушником вместо скатерки. Половицы, несмотря на свой возраст, тоже светятся сосновым янтарем. Поражает царящая вокруг чистота и стерильность. Почему-то возникает подспудное ощущение, что мы попали к местному знахарю. Которое усиливается, когда замечаю среди всей этой посуды несколько книг и, самое удивительное, – аптекарские весы с набором гирек. Медициной здесь пахнет на все сто. То, что нам и надо, учитывая рану Синельникова. Осталось дождаться доктора и договориться с ним о лечении…

Замечаю на одной из полок очень старую на вид деревянную шкатулку, ноги помимо воли несут к ней, протягиваю руку, чтобы открыть, но в последний момент останавливаюсь. Мало ли какие секреты и тайны хранит в ней неведомый хозяин. Не стоит лезть без спросу в чужие тайны, хлопот потом не оберешься. Да и задержались мы в доме в отсутствие хозяина, пора бы и на воздух. Окликаю Семена, выходим наружу и, не сговариваясь, садимся на бревнышко, лежащее рядом с домом и, скорее всего, служащее своеобразной скамейкой для посетителей, если здесь и вправду обитает лекарь. Сибиряк достает из кармана пачку папирос, все-таки неплохо бойцы затарились в крепости, я – свой портсигар, прикуриваем от одной спички. Табачный дым кажется очень вкусным и ароматным, блаженно и расслабленно пускаем сизо-сиреневые колечки вверх. А чего напрягаться, когда вокруг нет никого?.. Никого?!. Твою дивизию!!!.. Так лопухнуться!!!.. Бл…!!!..

Вскакиваю, рука дергается к кобуре, но замирает на полпути. Справа в пяти шагах от нас стоит, как я понимаю, хозяин всего этого великолепия. Старик, которому на первый взгляд можно дать и семьдесят, и сто двадцать, и пятьсот лет. Начиная с какого-то момента время перестало накладывать свой отпечаток на это лицо. Стоит босиком, одет в широкие темные штаны и светлую длинную рубаху, вышитую по вороту затейливыми узорами и подпоясанную плетеным кожаным ремешком, на котором висят ножны с небольшим ножом и кожаный же мешочек-кошель. Длинная ухоженная белая борода, нос с небольшой горбинкой, прищуренные глаза под мохнатыми бровями…

Очень напоминает картину Константина Васильева «Человек с топором» («Северный орел»), только персонажу лет гораздо поболее будет. Больше всего поражает взгляд. Пронзительный аж до самых потаенных уголков сознания, мудрый и абсолютно без иронии, суровый, но справедливый. Такой взгляд мог бы быть у Морихея Уэсибы, Миямото Мусаси, а может быть, у Сергия Радонежского, Серафима Саровского… У тех, кто видел Бога, Небо, величие и безграничность Вселенной. Не в силах долго его выдержать, моргаю и опускаю взгляд. Краем глаза замечаю, что Семен замер, как библейский соляной столб, – ни звука, ни движения…

– Что ж вы, гости незваные, словно онемели? Молвите хоть словечко… Кто такие, откуда и куда путь держите? – Похоже, старик играет в давно ему приглянувшуюся игру. – Аль я так напугал, что дар речи потеряли?

– Подпоручик Русской армии Гуров Денис Анатольевич, честь имею… И рядовой Семен Игнатов, – представляюсь за обоих, видя, что сибиряк в прямом смысле слова лишился дара речи. – Идем к своим…

– Да, далековато вам идти придется… Ну, что ж, гости дорогие, проходите в хату, сядем за стол, потрапезничаем… Аль уже угостились в мое отсутствие?

– Спасибо за предложение. В доме уже побывали, то – правда, но ничего не тронули… Простите, как вас звать-величать прикажете? – Вежливо и дипломатично сползаем со скользкой темы и проводим разведку.

– А меня по-разному кличут. Ляхи – те паном Марцианом зовут, свои – дедом Мартьяном иль Мартьянычем называют. А то и вовсе – Знахарем. Выбирай, что по душе будет…

– Дед Мартьян, а вам самому не страшно одному в лесу? Время сейчас опасное, война, мало ли что может случиться…

– А кто вам сказал, что я – один? – Старик снова смотрит на нас удивленно, потом как-то по-особому мявкает, и в ту же секунду над нашими головами пролетает рыжая молния, которая, приземлившись, превращается в громадную рысищу, смотрящую на меня неотрывным бездонным янтарным взглядом. Весь вид зверюги говорит о готовности к прыжку. Видимо, считая, что должного впечатления не произвел, кошак угрожающе шипит, демонстрируя пятисантиметровые клыки.

– Вишь, рыжий, какие у нас гости, – снова раздается насмешливый голос. – Да Рыську не опасайтесь, он у меня смирный, первым не нападет…