– Откуда мне знать, что ты меня не обманешь?

– Могу поклясться! – воскликнула Лера.

– Может, тебе поклясться, как чихнуть! – хмыкнула Даша.

– Смотри! – Лера схватила лежащий у тетради циркуль и вонзила его иголку себе в ладонь.

– Ты что! Сумасшедшая! – ужаснулась Даша.

– Теперь веришь? – Веденеева, сморщившись, вытащила иголку и слизнула капельку показавшейся крови.

– Пожалуй…

– Тогда рассказывай.

И Даша, уставшая хранить эту тайну, наконец с удовольствием выговорилась…

– Покажешь мне, как сдвинуть колонну? – спросила Лера.

– Зачем тебе?

– За тем же, зачем и тебе. – Лера вдруг стала твердой и решительной.

– Я и сама еще не знаю, зачем мне этот тайный ход, но, думаю, знание о нем не помешает.

– Вот именно! Так покажешь, как сдвигать колонну?

– Знаешь, Лера, боюсь, что я не найду ту комнату. Туда меня Гулька с Танькой вели, а обратно я так неслась от страха, что вообще не знаю, как у входа в наш дортуар оказалась. Может, ты знаешь, как до нее добраться? Ты же сказала, что тоже была там. Как же ты вышла?

– Этой комнатой Гулька почти всех проверила и меня в том числе. Она же и выпустила, – вздохнула Веденеева.

– А ты запомнила, как пройти в комнату?

– Не знаю… Может быть… Я попробую вспомнить. – Лера снова вздохнула, с сочувствием посмотрела на Дашу и сказала: – Ой, боюсь, Гулька тебе не простит!

– Чего не простит?

– Того, что ты умудрилась сбежать. Она Валечку не простила…

– Знаешь, Лерка, ты уже с этой Валечкой столько нагнала на меня страху, что я теперь буду бояться спать на нашей с ней общей кровати! Она что… умерла?

– Нет! Что ты! – замахала руками Лера. – Ее просто забрали из пансиона. Модестовна ее на линейке не упоминала, потому что она выбыла не по причине плохой успеваемости. Валечка была отличницей. И очень хорошей девчонкой. Мы ее все любили. И все, кроме Гульки, называли Валечкой. Талиева ей этого простить не могла…

– Не могла простить, что вы называли Федорову уменьшительным именем?

– И этого тоже. Разве кто Талиеву назовет Гулечкой? Да никогда в жизни! Это сейчас Гулька на первых ролях, а в прошлом году первой считалась Федорова, которая была и красивей Талиевой, и добрей, и умней. Вот Гулька ее и… – Лера, закусив губу, замолчала.

– Да что она сделала с Федоровой? Можешь ты наконец все объяснить?

– Она из этой комнаты всех выпускала через час-полтора, а Валечку там продержала всю ночь…

– И что? – окончательно испугалась Даша.

– С ней случилось тяжелое нервное расстройство, и ее забрали домой.

– А Гулька?

– А что Гулька?

– Ну… ее хоть наказали?

– Да кто ж ее накажет? Ты знаешь, кто ее отец?

– Бензиновый король. Ты мне говорила. Я помню.

– Ее отец – владелец этого пансиона!

– Да ну! – охнула Даша. – Это тот, который первого сентября на линейке золотой булавкой блестел?

– Тот самый.

– Так вот, значит, откуда у нее ключ от той двери! – догадалась Даша.

– У нее, дорогая моя, не просто ключ от той двери, а – настоящий Золотой Ключ!

– Как у Модестовны?!

– Это у Модестовны, как у Гульки. Талиева говорит, что у директрисы всего лишь жалкий дубликат, который даже не все двери открывает. А старинный Золотой Ключ – у нее!

– Где же она его взяла?

– Ну ты даешь! – Лера посмотрела на Дашу, как на дурочку. – Наверняка отец дал, раз он владелец пансиона.

– Разве можно таким, как Гулька, давать Золотые Ключи?

– Я думаю, папаша даже и не догадывается, что собой представляет его любимая доченька, – с сарказмом проговорила Лера.

– Значит, надо ему раскрыть на нее глаза!

– Может, ты это и сделаешь? – усмехнулась Лера.

Даша тут же закрыла рот и с виноватым видом опустила глаза.

10 октября, или День девочек, начался необыкновенно. Проснувшись утром, Даша увидела на своей прикроватной тумбочке букетик крошечных белых хризантемок в прозрачной вазочке. Рядом с вазочкой сидел маленький бархатный медвежонок с улыбкой на желтенькой мордочке. К его лапке на золоченом шнурке была привязана открытка, которой пансион А.М. Бонч-Осмоловской поздравлял свою воспитанницу Дарью Казанцеву с праздником. Поздравление было напечатано на мелованной бумаге типографским шрифтом красивыми красными буквами с завитками. Даша поцеловала в носик симпатичного медвежонка и посмотрела на тумбочки других девочек. На каждой в одинаковых прозрачных вазочках стояли букетики хризантем: белые, как у Даши, розовые, как у Леры, лиловые, как у Нельки Русаковой, желтые, как у Талиевой. Вместо медвежонка Лерину открытку держал в лапах смешной зайчонок. Вокруг радостно пищали и взвизгивали Дашины одноклассницы, обнаруживая на своих тумбочках не менее симпатичных зверюшек.

– Да-а-а… – уважительно протянула Даша и посмотрела на Леру. – Приятно. Ничего не скажешь…

– То ли еще будет! – обнадежила ее Веденеева.

Даша хотела ее спросить, что же еще такого необыкновенного сегодня ожидается, но не успела, потому что в дверь вошла сестра-хозяйка Валентина Яковлевна. Вслед за ней две девушки, которые исполняли в пансионе должности дежурных по этажу, вкатили в дортуар две длинные вешалки. Даша еще ничего не поняла, а девчонки на разные голоса завопили «Ура!», повскакивали с кроватей и облепили Валентину Яковлевну с девушками и вешалками.

– Что там такое? – Даша спросила Леру, которая, никуда не торопясь, продолжала заправлять постель.

– А-а… – довольно равнодушно махнула рукой она. – Все равно выдадут по списку. Нечего там и толпиться.

Даша опять не успела спросить, что им должны выдать, потому что Валентина Яковлевна как раз произнесла Лерину фамилию, которая в классном списке была второй. Лера, бросив поперек кровати подушку, пошла к одноклассницам. К Даше она вернулась, неся в руках болтающийся на пластиковых плечиках шелковый голубой костюм.

– Вот это да! – чуть не задохнулась от восхищения Даша. – Как раз к твоим глазам! Неужели всем выдадут такую же красоту?

– Всем, – кивнула Лера. – В прошлом году у меня было кремовое платье. Тоже красивое.

– Да? – не переставала удивляться Казанцева. – А куда же его дели?

– Милашка в прошлом году объяснила, что на каждый День девочек мастерицы из экспериментального ателье нам будут шить по новому наряду. Мастерицы присутствуют на празднике и приглядываются к своим моделям: как они сидят на девочках, что лишнее, чего не хватает. Потом платья сдаются обратно в ателье, и самые лучшие запускаются в производство. Те, которые специалистам показались в чем-то неудачными, продают прямо в ателье по ценам «секонд-хенда».