В нетерпении она топнула ногой.

— Да где же ты, Чарльз Бернел? — тихо сказала она в темноту, досадуя, что друг ее детства не подал ей сигнала из окна библиотеки на втором этаже Бернел-Лодж. Он обещал навестить ее сегодня вечером, чтобы сообщить, согласилась ли Хоуп Норбери стать его женой. Он, очевидно, задержался у Норбери дольше, чем предполагал.

Много лет назад, когда Чарльз и Мег еще были детьми — и отличными друзьями, — сэр Уильям распорядился расчистить просеку между Стэйплхоуп и Бернел-Лодж. Вскоре после этого Мег придумала простую сигнальную систему лампочку в окне, и Чарльз, ответив ей таким же сигналом, прибегал навестить ее. Сегодня в окнах Бернел-Лодж было темно, и Мег сгорала от нетерпения услышать, связал ли Чарльз свою судьбу с Хоуп.

Мег вздохнула. Уже привычное нетерпеливое возбуждение вновь овладевало ею. Над домом нависли тучи, приглушая все шумы и оказывая еще больше угнетающее воздействие на ее настроение. Когда влага стала оседать у нее на лице тяжелыми каплями, она медленно закрыла тяжелую дверь и прислонилась к ней. Обстановки за ужином была напряженной. Плохо скрываемое раздражение Каролины было направлено, как ни странно, против сэра Уильяма. Когда ужин закончился, Мег под предлогом, что ей нужно поработать над очередной главой своего романа, потихоньку скрылась в своем любимом убежище.

Картины и акварели вернулись на свое прежнее место над камином, хотя расположение их изменилось и две из них висели косо. Книги и коллекции были в беспорядке расставлены там и сям. Все это напоминало ей о том, что эта глава в жизни — уютное благополучие Стэйплхоупа — быстро приближалась к концу.

Как она любила эту комнату, свой приют на протяжении тринадцати лет! Мег остановилась у старого кресла, такого некрасивого, как лежалое морщенное яблоко. Сиденье было все в буграх, бархатная обивка протерлась. Каролина ахнула, увидев его впервые, настолько оно было безобразно. Мег нежно похлопала кресло рукой при этом воспоминании, словно желая успокоить его оскорбленные чувства. Она любила свое кресло, побила свою комнату.

Она подошла к письменному столу, где разбросанные страницы ее последнего романа покрывали исцарапанное и запачканное дерево. Пятна и царапины придавали столу вид закаленного в битвах ветерана, доставлявшего Мег столько же удовольствия, сколько и старое кресло.

Усевшись за стол, Мег старалась сосредоточиться на лежавшей перед ней рукописи, но мысли путались, Муза ей сегодня изменил; Что-то тревожило ее, как надоедливый комар кружащийся над головой и нежелающий отстать сколько бы раз она ни замахивалась на несносное насекомое. Внезапно ей пришел на память Уортен. Отец упоминал о нем сегодня. Понурившись, она побарабанила пальцами по столу. Быть может, виконт все-таки соберется в Шропшир? Ну что же! Тогда ему несдобровать, она удовольствием даст ему от ворот поворот.

Мег обмакнула перо в чернильницу. Мысли были заняты Уортеном. Ей невольно пришла на ум их последняя встреча и то, как он совершено заворожил ее и даже поцеловал, и все это было библиотеке ее отца! Она не могла понять, как ему удалось вскружить ей голову, убедить ее расположиться полулежа возле какой-то дурацкой простыни на полу и вообразить, что это пруд. Она вспомнила нежное прикосновение его губ, и на какое-то мгновение у нее закружилась голова. Воспоминание о его поцелуях завладели ею. Она закрыла глаза, дрожь пробежала у нее по спине. Она прижала пальцы к губам. Однажды Филип поцеловал ее, но это было ничто по сравнению с тем ощущением, когда Уортен по…

Боже мой, о чем это она? Надо выбросить из головы эти предательские мысли! Мег вновь осознала свою уязвимость, слабость женского сердца, поддающегося на такие хитрости. Уортен — никчемный человек, она не доверяет ему и презирает его. А что, если бы он действительно приехал в Шропшир? Как ей защититься от его безнравственного с ней обращения? Страх пронизал сердце при мысли, что у нее нет защитника. Даже отец дал ясно ей понять, что для него ничего не может быть приятнее, чем ее замужество с Уортеном.

Мег прижала руку к груди. Если бы только какой-нибудь благородный рыцарь, вроде Филипа, взялся защищать ее, быть рядом с ней всегда и везде, чтобы спасти ее от козней Уортена. Кто-нибудь вроде Эммануэля Уайтхейвена, героя ее последнего романа.

При мысли об Эммануэле она глубоко вздохнула, опершись подбородком на руки. Мег представила его в своем воображении, с развевающими белокурыми волосами. Эммануэль бы знал, как поступить с Уортеном, так же как он умел справиться с графом Фортунато. Вдохновение нашло на нее. Мег окунула перо в чернильницу, и оно понеслось по бумаге, действие ее романа стремительно развивалось. «Графу Фортунато доставляло удовольствие постукивать тростью по каменным плитам. Он шагал по улицам маленькой деревушки на берегу лемносской гавани. Через неделю Розамунда будет принадлежать ему. Сам Вулкан совершит церемонию бракосочетания.

Чья-то рука схватила его за плечо. Трость загремела о камни мостовой.

— Так вот ты где? Наконец-то мы встретились! Где Розамунда из Альбиона? Отвечай гнусный негодяй! Где ты ее прячешь и где ее брат Эрнест?

Граф Фортунато затаил дыхание при виде представшего перед ним богоподобного создания. Это был сам Эммануэль Уайтхейвен! Eго прекрасное лицо дышало негодованием. Это был воплощенный ангел мести.

— Я… я не знаю, о чем ты говоришь, Уайтхейвен! Я уже много месяцев не встречал мисс де ла Мер.

Презрительно прищурившись, Эммануэль притянул к себе Фортунато так, чтобы посмотреть ему прямо в глаза.

— Говори, или я призову всех богов, чтобы судить тебя за твою наглую ложь!

Фортунато смешался.

— Ты… ты ошибся. Я не знаю, о чем ты говоришь.

Эммануэль, отпустив руку графа, поднял кулак. Но Фортунато уже успел обнажить спрятанный под его черным плащом нож. Он бросился на Эммануэля, брызнула кровь. Эммануэль отступил, шатаясь, а граф, устремившись ближайший темный проулок, скрылся в лемносских трущобах».

В это время в другой комнате, как раз над кабинетом Мег, леди Лонгвилль, урожденная Каролина Джейн Брэдли, сидела за туалетным столиком, на котором были аккуратно разложены баночки и щетки. Ее горничная, известная всем по фамилии Пирс, стоя за ее спиной, тщательно расчесывала волосы своей госпожи, уроженка Кента, Пирс отличалась отсутствием чувства юмора и подозрительным отношением к шропширцам, которых она считала иностранцами. Несмотря на ее абсолютную преданность хозяйке, Пирс была одержима одним желанием — вернуться в Кент, где погода была лучше и прислуга говорила по-английски. По ее мнению, Шропшир был слишком близко от Уэльса, и в деревне все говорили с характерной уэльской певучестью — языческая манера, которую Пирс не переносила! Сегодня она особенно выразительно поджимала губы. Она сказала экономке, что хотела бы побывать в городе Сэлопе, которым постоянно восхищались слуги. Экономка ей снисходительно улыбнулась: «Но ведь вы же бывали там, мисс Пирс. Разве вы не знали, что по местное название Шрусбери?»

Откуда ей было знать, что у этих иностранцев по нескольку названий для каждого города? Это был лишний пример их странного поведения. Пирс была предана мисс Каролине, но она скучала по вишневым садам, полям хмеля и уютным прибрежным домикам Кента, где она выросла.