— Она ошиблась, твоя гадалка. У амазонок не бывает мужей.

— Поживем — увидим.

— И все же уходи. Я не хочу твоей смерти.

— Значит, я не умру от твоей руки.

— Я вожу в бой все войско царицы. Она не успокоится, пока не найдет меня. И принесет твоим односельчанам большие беды. Вынеси меня на дорогу и оставь, если не хочешь убивать.

— Если ты главная в войске — скажи своим, чтобы они не трогали меня.

— Они не послушают. Уходи!

— Доверимся судьбе. Я не могу оставить тебя и не хочу.

— Я сказала. все. — Лота снова закрыла глаза. Мучительно болела рука, раны и ссадины жгло огнем. И еще мучительнее болело сердце. Она понимала, что ее найдут во что бы то ни стало, амазонки не оставляют на поле боя не только раненых, но и трупы своих подруг, а ее они не оставят тем более. И ей не хотелось, чтобы этот мужественный и добрый парень погиб. К вечеру, когда снова в низины наполз туман, Лоте стало легче. Ликоп сходил к своему коню, принес какие?то снадобья и смазал ими раны. Рука в предплечье побагровела, и Лота вынуждена была попросить Ликопа, чтобы он попытался вправить вывих.

— Будет очень больно, — сказал Ликоп.

— Пустяки. Амазонки не боятся боли.

Ликоп сжал руку выше локтя, повернул. Хрустнул сустав, кость встала на место. Боль понемногу утихла. Лота заснула и проспала всю ночь. На рассвете ее разбудил Ликоп.

— По–моему, пришли ваши, — шепнул он ей.

Наверху, около разобранного моста, показалась колесница. Лота сунула в рот пальцы, свистнула. Потом глянула на Ликопа и сказала тихо:

— Теперь уходи.

Ликоп молча взял коня под уздцы и скрылся в густом кустарнике. К Лоте подошли Чокея и еще несколько амазонок, перенесли ее в колесницу. Они искали ее весь день и всю ночь и были рады, что нашли. Перевал, сказали они, очищен, и сотни спустились вниз за добычей.

Лота оглянулась на то место, где скрылся Ликоп, и сердце ее сжалось от тоски. Вдруг кусты раздвинулись, из них вышел Ликоп и грустно улыбнулся. Лота кивнула головой в его сторону и сказала:

— Свяжите его. Он — мой.

На влажное от росы полотнище шатра упал розовый отсвет зари. Солнце поднялось из?за гор и осушило влажные травы. На ветке, склоненной над шатром, птица запела свою утреннюю песню. Над озером поднимался легкий пар.

В горную долину вступал двенадцатый день любви.

Годейра не уснула в эту ночь ни на волосок. Она сидит в полумраке шатра, обхватив руками колени. У ее ног на ковре из козьих шкур, обнаженный, как и она, лежит, широко раскинув руки, смуглый мужчина с курчавой бородкой. Он молод, могуч и красив. Он спит, утомленный бурными объятиями ночи, и что?то бормочет во сне.

А царица уснуть не может. Она давно сидит неподвижно, устремив свой взгляд куда?то вдаль, за пределы шатра. Не слышит пения птиц, не чувствует прихода утра, не видит, как шатер покрывается пеленой света.

Царица думает. Не первый раз за эти годы царицу мучает мысль: правильно ли они живут? Куда идут дочери Фермоскиры, долго ли продержатся они в этой необычной жизни. И кто прав? Священная, которая свято верит, что заветы богини Ипполиты нерушимы, или педотриба Ферида и ее дочь Лота, усомнившиеся в законах, принятых от бога Арея и его дочери.

Четвертый год Годейра носит корону Фермоскиры. На первый взгляд кажется: в ее басилейе все благополучно. Царство процветает, на тысячи стадий вокруг нет никого, кто бы мог владеть конем и мечом лучше, чем амазонки. Но почему этот весенний месяц, самый радостный для дочерей Арея, не наполняет радостью Годейру? Может быть, права Лота — их жизнь устроена не так, как надо? Может быть, предсказание слепой Фериды о том, что гибель Фермоскиры недалека, сбудется?

Воспоминания прошедших лет проходят в мыслях мо лодой царицы...

... Высокий портик храма Ипполиты. Внизу перед ним агора — площадь, заполненная амазонками. Яркое солнце лета слепит глаза. Звучат кифары и флейты. Ее выводят из храма жрицы и ставят около алтаря. Еще громче звучат кифары и флейты, из глубины храма появляется Священная. За ней идет прорицательница Гелона. Ее вытянутые вперед руки покрыты священным оранжевым пеплосом. На нем золотая корона Фермоскиры. Солнце по–прежнему слепит глаза, и Годейра плохо видит, что происходит вокруг. Звуки гимна мешают ей слушать молитвы жриц и слова Атоссы. Священная поднимает корону и возлагает ее на голову Годейры. Дрогнули стройные ряды амазонок — воительницы опускаются на одно колено, склоняют копья к земле. Отныне Годейра — повелительница Фермоскиры. Мать Годейры царствовала немного. Она погибла в бою, когда ее единственной дочери было десять лет. У власти встала Атосса. Она была и царицей и жрицей одновременно. Так заведено исстари: пока наследнице престола не исполнится пятнадцать лет, басилейей правит Священная. За пять лет Атосса так привыкла к единовластию, что и после коронования Годейры продолжала диктовать свою волю не только царице, но и Священному Совету. За эти годы она поставила верных себе людей повсюду. И юной царице приходилось во всем подчиняться Атоссе. Это были трудные для Годейры годы...

... Уже высохли полотнища шатра, на них отпечатались ажурные тени листьев, покрыв шатер затейливой пестротой. Трутень царицы замычал во сне, перевернулся на живот...

... А к Годейре текут воспоминания.

Ее первый набег был удачным. Она водила в далекий поход пять сотен. Рядом была Лота — единственная подруга царицы. И в бою Лота спасла царице жизнь. Как, впрочем, спасла бы и царица Лоту, случись с нею беда. Старые, бывалые наездницы признали Годейру — она провела набег умело, в схватках была отважной, убила семерых врагов. О, это далеко не просто убить семерых мужчин. Особенно если тебе идет семнадцатый год. Годейра привела из набега около сотни пленниц и много другой военной добычи.

Теперь она имела право войти в шатер агапевессы.

Ах, этот шатер! Многие дочери Фермоскиры желают попасть в долину любви...

Раз в году повелела богиня Ипполита приводить на агапевессу пленных мужчин. Повелела ласкать их двенадцать дней. А потом рожать от них детей. Ибо род дочерей Арея и Афродиты должен продолжаться.

Говорят, что давным–давно доступ на агапевессу был воспрещен для тех амазонок, которые в течение года не смогли убить трех врагов. Рожать детей полагалось только сильным и отважным. Царские наездницы до сих пор соблюдают этот обычай — ни одна не вступит на агапевессу, если у нее нет мужчины, которого она взяла в бою.

Другое дело — гоплитки. Пешие воительницы в набеги не ходят, они несут службу внутри царства: следят за рабынями и вступают в бой в тех редких случаях, когда на землях Фермоскиры появляется враг. Им разрешено покупать трутней. Ведь наездницы приводят из набегов по нескольку пленников. Храмовые пленных не покупают. Им мужчин дарят те, кто ходит в зимний поход. И только жрицам храма заказан путь в долину любви. Они удочеряют детей погибших в бою амазонок.