Генка снял с коня уздечку, осмотрел новенькие подковы и, отойдя на два шага, сказал:

— Нигде такого коня нету, как наш!..

— Эге! Нигде нету! Значит, далеконько ты побывал, — подхватил Михайло. — А я ж себе думаю: где-то мой внук пропал? И день ожидаю, и два, и три… Может, думаю, Гнедко захромал или в обратную сторону повез. Тебя ж на МТС посылали…

Но Генка перебил его:

— Есть хочется, диду!

— Есть хочется?

Старик побежал под навес и засуетился. Генка привязал к забору коня и пошел за дедом.

Через минуту он сидел на нарах, поджав под себя босые ноги, и рассказывал:

— Поручение дяди Степана я выполнил. В воскресенье механик тут будет… Я там людям в ремонтной помогал… Так директор Мирон Дмитриевич мне и говорит: "Оставайся на МТС, доброго тракториста из тебя сделаем".

— Ну, а ты чего?

— Как — чего?

— Чего на МТС не остался, я спрашиваю? Или люди не такие или Гнедка погано принимали? — наливая в кружку холодное молоко, лукаво допытывался дед. — Чего не остался, а?

— А того не остался, что тебе скучно, — разжевывая крепкими зубами хлеб и прихлебывая молоко, сказал Генка.

— Эге! Мне скучно? А тебе? — склонив набок голову и подергивая бородку, подскочил дед. — А тебе?

— Мне тоже скучно, — засмеялся Генка и, обхватив старика за шею, притянул его к себе.

Дед неловко, боком присел на нары и замер, боясь пошевелиться.

— Вот как ты уже помрешь, то я тебя и не побачу больше, — задумчиво сказал Генка, вытирая о плечо деда нос.

— А ну да, не побачишь! Где ж ты меня тогда побачишь? Нигде ты меня тогда не побачишь, — глядя ему в лицо сияющими глазами, усмехнулся дед.

— А сколько тебе годов, диду?

— Сколько б ни было, а еще поживу! Еще и тебя воспитаю! — расхрабрился дед.

— Нет, ты меня не воспитаешь, — отрезая ножом хлеб, серьезно сказал Генка.

— Как это так — не воспитаю? — всполошился старик.

— Я сам тебя воспитаю… А что, диду, московские в классах живут? — переменил разговор Генка.

Дед наклонился к нему и стал рассказывать о приезжих.

Генка слушал, сморщив лоб и думая о чем-то другом. Потом вытащил из-за пояса книжку, аккуратно разгладил ее и положил на стол:

— Спрячь, диду.

Глаза его слипались. Михайло принес из хаты рядно и подушку:

— Ложись спать, я сам Гнедка конюху сдам.

Генка лег, но дед вдруг вспомнил что-то, посчитал по пальцам и снова подсел к нему.

— Эй, слухай! Так где ж ты был? Ты же в пятницу еще уехал. На твоей чертяке можно было два раза на МТС побывать, — пощипывая свою бородку, сварливо сказал он. — Где ж ты был, я тебя спрашиваю? — Михайло дернул внука за штаны и выпрямился. — Где ты был, а?

Генка приподнял голову с подушки, натянул на себя рядно и нехотя сказал:

— Не морочь голову!

— Что? "Не морочь голову"? Как это "не морочь голову"? — петушился дед.

— А так. Я у агронома был.

Дед заморгал глазами и плюнул:

— Тьфу! Черт в тебе сидит! Ей-бо, черт!

— Может, и черт, — согласился Генка.

Дед склонил набок голову, развел руками. Генка повернулся на спину, высунул из-под рядна босые ноги и громко захрапел. Зеленая муха загудела под навесом. Михайло схватил полотенце и с озабоченным лицом замахал над Генкой:

— Ш-ш, ты, проклятая! Куды залетела? Мало тебе места, дура!

Жизнь нашего отряда

20 июня

Завтра поход! Сегодня мы все укладывали, приготавливали. Нести придется всем по очереди, только Севу Митя освободил, а Севка, глупый, надулся на него. А потом познакомился с Михайловым внуком и развеселился. Все какие-то жестянки ему показывал и альбом. А Михайлов внук — это тот самый Генка, с которым разговаривал Васек. Лошадка у него хорошая, он ее чистит щеткой и гриву ей расчесывает. Этот Гнедко на Генкин свист бежит, где бы он ни был. Генка говорит: "Я его для Красной Армии готовлю, да еще не всякому бойцу дам!" Сначала у нас с этим Генкой все хорошо было, а потом вдруг ссора получилась. Вот из-за чего.

Мы себе около школы волейбольную площадку сделали, а Генка увидел, покраснел весь и говорит: "Здесь пришкольный участок будет, что вы землю топчете!" — и давай расшатывать столбы. А Мазин ему говорит: "Ты здесь не хозяин. Уходи!" Ребята тоже напали на Генку. Он разозлился, подскочил к Мазину и кричит: "В своем колхозе каждый хозяин! Это ты уходи!" Ну и сцепились они. Крик такой подняли, что Митя прибежал. Мы Мите ни в чем не сознались. Мазин говорит: "Девочки лягушки испугались". А Митя начал нас ругать, что мы к походу не готовимся, а все какими-то глупостями занимаемся. А за ужином мы еще с Лидой Зориной из-за Генки поссорились. Он сидит со своим дедом у себя под навесом и поет как ни в чем не бывало. А Лидка слушала, слушала и говорит: "Ни у кого из вас такого голоса нет! И потом, он самый храбрый из всех!"

Подумаешь, какой храбрец! Васек решил сам с ним подраться. А Митя, оказывается, уже все понял, что творится, и давай над нами смеяться. Так мы с Генкой и не подрались.

А потом Митя устроил игру в "лошадей и всадников". И мы начали играть, а когда разыгрались, Митя позвал Генку. Генка сначала не хотел, а потом согласился.

Мазин говорит, что, несмотря на ссору, Генка ему все-таки нравится.

Ну ладно! У меня еще мешок не сложен, а мы завтра рано-рано, чуть свет, выйдем.

С реки поднимался легкий пар и мягко стелился по огородам; на дороге крепко прибитая росой пыль еще хранила вчерашние следы; кое-где над колодцем поднимался журавель; изредка слышался скрип ворот. После трудового дня колхозники крепко спали, чтобы с солнышком дружно подняться на работу.

Ребята шли молча. Туго набитые вещевые мешки оттягивали ремнями плечи. У Белкина над головой торчали удочки. Мягко поскрипывала телега, в которой сидел отец учителя.

Шли тихо, чтобы не разбудить спящее село. Было прохладно. Ребята поеживались. Девочки, подпрыгивая, побежали вперед, стараясь согреться.

— Что, холодно? Холодок пробирает? — посмеивался Николай Григорьевич. — Подождите, еще жара припечет!

На шоссе все оживились.

Получив разрешение громко разговаривать, мальчики сейчас же о чем-то заспорили, девочки затянули песню.

Ты взойди, взойди, солнце красное…

Голоса поднялись высоко вверх и неуверенно заколебались.