На другой день по всей Чехословакии начались забастовки, где-то робкие, а где-то решительные. Во главе стихийного движения встали главные пролетарии: 20 тысяч возмущенных рабочих и студентов фактически взяли Пльзень под свой контроль. Из окон здания горсовета повыбрасывали бюсты основоположников марксизма, на главной площади сожгли карту СССР и транспарант «С Советским Союзом на вечные времена!». Через несколько часов власти стянули в Пльзень армейские подразделения, так что к вечеру того же дня спокойствие в городе восстановили. Погибли двое рабочих, в столкновениях с обеих сторон пострадали около 250 человек, 330 бунтовщиков приговорили к разным срокам тюремного заключения. Президент Чехословакии Антонин Запотоцкий на партийном «разборе полетов» заявил так: «В стране нельзя создавать культ рабочих, которым все позволено». Велено было считать, что восстание подняли «буржуазные элементы, переодевшиеся в комбинезоны»; их, ясное дело, подстрекали из-за западных рубежей. Чтобы всем стало понятно, как выглядят настоящие рабочие, в фойе пльзеньского железнодорожного вокзала, под огромным 40-метровым куполом, установили скульптуры металлистов, в свободных позах и с решительно-одухотворенными физиономиями.

Международный валютный фонд исключил Чехословакию из своих рядов, чтобы коммунистам неповадно было впредь проводить такие денежные реформы. Но коммунисты не отчаивались, потому что всегда шли своим путем, а армия и милиция им старательно помогали. Некоторые уроки из случившегося, впрочем, правительство извлекло, поступь тяжелой индустрии замедлилась. Постепенно восстановилась вера в стабильность кроны, в отличие от веры в справедливость народной власти. «Красную черту» — по крайней мере, по отношению к рабочему классу — режим с той поры старался не пересекать: кружка пльзеньского пива и порция гуляша были гарантированы каждому лояльному гражданину социалистической Чехословакии до ее самых последних дней.

Заводу имени В. И. Ленина в 1965 году вернули прежнее название, поскольку за границами мира социализма продвигать новую торговую марку оказалось затруднительно. Škoda до сих пор занята тяжкометаллическим ремеслом: здесь выпускают тепловозы, троллейбусы, метропоезда. По пльзеньским улицам шустро бегают троллейбусы. Младоболеславская Škoda Auto, приобретенная и модернизированная немецким концерном Volkswagen, существует самостоятельно и отдельно. Единственное, помимо имени и истории, что теперь связывает чешский концерн с компанией из Пльзеня, — появившийся в 1923 году логотип работы дизайнера-студента Франтишека Михла: стремительно летящая в будущее крылатая стрела.

Тихий Пльзень, думаю, был бы не прочь иметь такой символ.

Бог времени Хронос. Карильон у Дома часов в Карлштейне. Скульптор Давид Салаи

В брусчатку на самом углу пражских Сейфертовой и Красовой улиц, прямо у входа во вьетнамский магазин грошовых товаров, уже несколько лет вмонтированы пять бетонных кубиков, окованных листами латуни. На этих металлических квадратиках значатся имена членов семьи Фишль, летом 1942 года депортированных из Праги в Терезиенштадт, где нацисты после образования протектората Богемии и Моравии[11] организовали крупнейшее в стране и одно из тысячи в Европе еврейское гетто. Это был не концентрационный лагерь в привычном понимании, то есть не чистой воды «фабрика смерти», а пересылочный центр, последняя станция перед гибелью, откуда евреи рано или поздно попадали в «восточном эшелоне» либо в Аушвиц, либо в Треблинку, либо в Тростенец, либо прямиком в могилы. Такая участь постигла и всю семью Фишль, они были убиты в Рижском гетто: коммерсант Густав Август Фишль, пятидесяти лет, его супруга Адела Фишлова, сорока трех лет, а также две их дочери — тринадцатилетняя Инге и десятилетняя Ганзи, которую родственники звали Ганичкой. Младшенькая, судя по фотографиям сестренок, наверняка была всеобщей любимицей. Мне не удалось выяснить, как именно они погибли, повесили их или расстреляли, где они похоронены, если похоронены вообще. Знаю, что у Густава Августа было семь братьев и пять сестер; войну пережили только пятеро.

Квадратных латунных табличек на основе из бетона, «камней преткновения», как назвал их автор мемориального европейского проекта немецкий художник Гюнтер Демниг, по мостовым и тротуарам пяти десятков чешских городов рассыпаны тысячи, но помянута ими лишь малая доля погибших. Семья Фишль с Красовой улицы разделила удел 80 или 90 тысяч жертв Холокоста из Чехии, точное число замученных нацистами неизвестно. Еще примерно 25 или 30 тысяч человек смогли убежать, скрыться, эмигрировать; многие вынуждены были оставить германскому государству, согласно практике Третьего рейха, четверть своего имущества, то есть им удалось откупиться.

Трагические судьбы евреев из Праги, Брно, Остравы мало чем отличались от судеб евреев в других странах, оккупированных гитлеровской Германией. Евреи были постепенно лишены всего: сначала имущества и собственности, потом прав и положения в обществе, работы и достоинства, а потом жизни и памяти о ней. Все это делалось в том числе в соответствии с постановлениями местных чиновников: реализация Нюрнбергских расовых законов была доверена Адольфом Гитлером на территории протектората и его марионеточному правительству тоже. Как свидетельствуют историки, большинство чехов к преследованиям евреев относились пассивно и равнодушно, хотя, может, втайне им сочувствовали; как-то помогать, тем более открыто, осмеливались немногие. Другие немногие, прежде всего из числа чешских фашистов — было, например, такое политическое движение Vlajka («Знамя») с полувоенным крылом «Гвардия Святополка», — активно преследовали евреев, участвовали в погромах, жгли синагоги.