— Я хочу того, что есть у тебя.

— Как?! — с искренним изумлением спросил он. Джеанна ткнула его в плечо кулаком — впрочем, несильно.

— Нет, дурень. Удовольствия! Я знаю, женщины тоже испытывают удовольствие, я и сама что-то чувствую, но это не… — И впервые за все время, что он знал Джеанну, в ее глазах блеснули слезы.

Он беспомощно баюкал ее в своих объятиях.

— Прости, любимая. Обещаю, мы найдем то, чего ты хочешь…

Был ли то невольный порыв, или обрывки когда-то услышанных и не до конца понятых сплетен, или — почему нет? — приобретенный со служанками опыт, но Галеран накрыл ладонью левую грудь Джеанны и немедленно ощутил ее ответный трепет.

— Может быть, так?

— Может быть…

И он принялся гладить ее маленькую грудь, играть с нею, находя удовольствие в ласках, восхищаясь, как быстро затвердел и заострился нежный розовый сосок. Затем, склонив голову, он поцеловал ее.

— Да, — шепнула ему в ухо Джеанна, и он продолжал целовать ей грудь.

Немного спустя она сказала:

— Может быть, если бы ты попробовал сосать — знаешь, как дети…

И он попробовал с превеликой охотой, и обнаружил, что его собственное желание неудержимо растет. Она не стала возражать и тогда, когда от легких, нежных прикосновений губ и языка он перешел к более глубоким и решительным, и, хотя хмурилась чаще, чем улыбалась, он знал, что находится на верном пути.

Сдерживать себя слишком долго Галеран не мог, но, когда наконец он овладел Джеанной, то ему показалось, что она ответила на его порыв с большей готовностью, чем прежде. Поскольку то было уже второе их слияние за эту ночь, он не стал спешить, а постарался делать то, что приятно ей, много целовал ее и беспрестанно ласкал ее груди.

На сей раз Джеанна казалась вполне счастливой, но Галеран не был уверен, что она достигла тех же вершин блаженства, что и он. Втайне он задавался вопросом, испытывают ли вообще женщины то же чувство освобождения, что и мужчины, но, даже если и не мог найти ответ сразу, то имел все основания надеяться выяснить это со временем.

Поскольку ни он сам, ни Джеанна точно не знали, что ищут, за этой ночью последовали несколько недель восхитительных поисков и открытий, но наконец однажды они нашли то ощущение, спутать которое нельзя ни с чем на свете.

Джеанна царапала его, и кусала, и кричала так, что ему казалось, будто она умирает; он испугался и хотел было остановиться, но она гнала его дальше, угрожая всеми муками ада.

А потом лежала подле него тихая и обессиленная, как и он сам в ту, первую ночь.

— Галеран…

— Ммм? — откликнулся он, нежно гладя ее тело, такое знакомое теперь.

— Мне понравилось.

— Странно. Никогда бы не подумал.

Несмотря на счастливые ночи, жизнь юной четы не всегда текла гладко и мирно. Джеанна имела собственное мнение обо всем на свете и открыто высказывала его; Галеран же с высокомерием, свойственным юности, полагал, что после старого Фалька его голос — решающий. Но ссоры обычно кончались смехом, шутками и любовью, ибо счастливое проникновение в тайны плоти для Галерана и Джеанны все еще оставалось самым важным занятием.

Так было до тех пор, пока их безмятежное существование не омрачила зловещая тень бесплодия.

Фальк к тому времени уже умер, и молодые супруги стали полноправными хозяевами своих владений; под их внимательным попечением Хейвуд процветал; дружный труд его жителей ежедневно приумножал богатства. Выполнив давний замысел Фалька, Галеран обнес замок каменной стеной, заменившей старый деревянный частокол; квадратную башню снаружи выбелили, а внутри богато украсили чудесными шерстяными коврами, сотканными и выкрашенными Джеанной и ее служанками.

Быстро и приятно пролетали дни, заполненные полезным трудом, а вечерами в замке звучала музыка, рассказывались увлекательные истории, изредка показывали свое искусство бродячие жонглеры.

Так и жили они в довольстве и благополучии, но наследника все не было. Люди уже начинали поговаривать, что, верно, его уже не будет.

Что еще хуже, повсюду слышались тихие пересуды о том, что брак Галерана потому не благословлен детьми, что леди Джеанна ведет себя не так, как подобало бы вести себя доброй женщине. Что она слишком смела и проворна. Потому дитя и не может укорениться в ее чреве.

Галеран утешал жену как мог, твердил, что все это глупости, что простые женщины трудятся, не разгибая спины, с утра до ночи и благополучно рожают одного младенца за другим, но Джеанна все же начала меняться. Теперь она непременно отдыхала днем, не поднимала ничего тяжелого и на лошади соглашалась ехать только шагом.

Старухи продолжали нашептывать ей в оба уха: дурное настроение и гнев могут убить едва зачатое дитя, и Джеанна послушно старалась обуздывать свой нрав. Галерану эта борьба с собой казалась изнурительной и бесполезной, и подчас он дразнил Джеанну только затем, чтобы ее непокорный дух, который он так любил, хоть чуть-чуть воспрял.

Но теперь их ссоры уже не заканчивались смехом и любовью. Вместо того Джеанна плакала и обвиняла мужа в том, что он совсем не хочет ребенка, и Галеран, сжав зубы, тоже принимал елейно-сладкий вид.

Потом, тоже по чьему-то доброму совету, она стала соглашаться на супружеские отношения, только лежа на спине под Галераном.

Потом по Хейвуду поползли слухи о том, что Джеанна спозналась с нечистой силой и потому может предотвращать зачатие. Галеран уже не пытался совладать с гневом и высек женщину, застигнутую им за подобными разговорами. Это был не самый умный поступок, ибо он немедленно привлек к своему горю всеобщее внимание.

Ночь за ночью он твердил Джеанне, что ему безразлично, бесплодна она или нет, и то была чистая правда. Да, он хотел детей, особенно сына, но не такой ценой. Больше всего он желал вернуть свою смелую, умную, сильную жену.

А она плакала каждый месяц.

Однажды, как раз в такое время, он держал ее на руках, баюкая, как расстроенного ребенка.

— Это все пустое, родная, все пустое. У Уилла уже двое сыновей. Хейвуд может отойти малышу Гилу.

— Я хочу ребенка, — не жалобно, а скорее свирепо отозвалась Джеанна.

— Ну что ж, давай возьмем в дом младенца, девочку, и ты станешь растить ее.

Она оттолкнула его.

— Я хочу носить этого ребенка в себе, глупый ты человек! Это как голод. Я больше не могу мириться с ним!

— На все воля божья, Джеанна.

— Так надо изменить эту божью волю.

Джеанна была верна себе; она принялась осаждать небеса, будто небеса были неприступной крепостью. В ход были пущены все средства: в дар господу приносились земли, золотые распятия, воссылались бесчисленные молитвы, градом сыпались литании и мессы. Но каждый месяц в особенные дни ее поражение становилось очевидным, и Джеанна пряталась от всех, жалкая и подавленная.