Химик и колорист Джордж Филд отзывался о меле довольно презрительно. «Художники пользуют его только для набросков», — писал он в книге «Хроматография» в 1835 году[65]. Другие были не так надменны. Арнольд Хоубракен, нидерландский художник, биограф и историк искусств, писал в 1718 году: «Говорят, что Рембрандт однажды написал портрет, положив туда краску так густо, что его можно было поднять с пола за нос»[66]. Это стало возможным благодаря мелу, с помощью которого художники делали краски более долговечными и густыми, чтобы они выделялись на фоне холста, физически выдаваясь за плоскость картины; а также для того, чтобы сделать слои лака более прозрачными — у мела низкий показатель преломления, поэтому он практически прозрачен в составе масляных красок[67].

Также мел часто использовали для грунтовки — как в натуральном виде, так и в составе гипсовых грунтов (грунтовка на основе мела, рыбьего клея и масла) в качестве пластификатора[68]. Грунтовку не видно, но она обеспечивает долговечность. Художник и писатель XV века Ченнино Ченнини посвятил много страниц трактата Il libro dell’arte («Книга об искусстве») описанию деталей приготовления различных типов грунтов. Для приготовления одного из них, gesso sottile[69], состав требовалось ежедневно перемешивать в течение месяца, но, как утверждал автор, эти усилия вознаграждались более чем щедро: «он получается нежным, как шелк»[70].

Мел может похвастать долгой историей. Возьмем, например, Уффингтонскую белую лошадь — одну из стилизованных гигантских меловых фигур, появившихся в Европе в период поздней бронзы. Она и сегодня скачет на склоне одного из холмов исторического графства Беркшир[71]. Во время Второй мировой войны ее маскировали, а после войны ее исследованиями занялся Уильям Фрэнсис Граймс, археолог из Уэльса. Фактически ему пришлось эксгумировать эту лошадь[72]. Грайм считал, что фигура была вырезана на склоне мелового холма. Но оказалось, что ее создали, аккуратно заполняя мелом специально выбитые в склоне траншеи (это было детально описано Даниэлем Дефо в XVII веке, но открытие писателя тогда все проигнорировали)[73].

На этом загадки Белой лошади не заканчиваются. Зачем, например, ее создатели потратили столько усилий? И почему, несмотря на все перемены вокруг, местное население регулярно очищает, пропалывает ее и досыпает мел в траншеи как минимум раз за поколение в течение по крайней мере трех тысячелетий?[74] С помощью микроскопа можно определить, какую грунтовку предпочитали старые мастера, но скрытые глубины мела еще не познаны…

Компания Dulux предлагает гигантский ассортимент красок своим потребителям. Любителям бежевого, перелистывающим бесконечные таблички с образцами пигментов, есть где разгуляться. Если такие оттенки, как «Тарзанка», «Кожаный мешок», «Вечерний ячмень» или «Древний артефакт», не цепляют, к услугам эстетов «Матовая окаменелость», «Природный гессенский джут», «Тренчкот», «Скандинавские паруса» и еще сотни других оттенков[75]. Те же, кому некогда продираться сквозь списки экспрессивных названий, могут быть несколько озадачены: ни один из многочисленных образцов бледно-серо-желтой окраски не называется «бежевым».

Возможно, дело в том, что само слово с его чередованием «липких» гласных выглядит неблагозвучно? (Маркетологи чуют такие штуки за милю.) В английский это слово пришло в середине XIX века из французского, в котором оно использовалось для описания одежды, сделанной из невыбеленной овечьей шерсти. В русский язык «бежевый» перешел из французского в XX веке. Как это часто происходит, слово стало и обозначением соответствующего оттенка. Похоже, это название никогда не было связано с какими-то событиями или сильными чувствами. Журнал London Society писал, что оно вошло в моду поздней осенью 1889 года, и то всего лишь потому, что «приятно сочеталось с модными оттенками коричневого и золотого»[76]. Сегодня это слово редко заслуживает упоминания в мире моды — его вытеснили более гламурные синонимы.

Бежевый был любимым оттенком Элси де Вулф, дизайнера интерьеров 20-х годов XX века, которая, по сути, и создала эту профессию. Впервые увидев Парфенон в Афинах, она была потрясена и воскликнула: «Он бежевый! Мой цвет!» Но хотя она и не была одинока в своем пристрастии к бежевому (он часто появлялся в различных ведущих палитрах XX века), чаще всего он составлял фон для цветов с более ярким и сильным характером[77]. Исследовав более 200 тыс. галактик и обнаружив, что Вселенная в целом окрашена в оттенок бежевого, двое ученых немедленно принялись искать для него более яркое имя. Предложения включали big bang buff[78] и «небесная кость». В конечном счете, выбор пал на «космическое латте»[79].