Дверца машины приоткрылась. Влажный воздух ворвался внутрь вместе с мелкими брызгами. Через секунду дверца снова захлопнулась. В течение этой короткой секунды ты успела забраться в салон и теперь сидела рядом со мной, абсолютно мокрая, часто дышала и открывала рот – беззвучно, как рыба. Видимо, о чем-то спрашивала меня, но в тот момент мне почему-то даже в голову не пришло убавить громкость приемника – настолько меня поразило твое соответствие этой музыке. Хотя внешне все выглядело иначе – музыка была веселой и бесшабашной, а ты – мокрой и ужасно несчастной. Волосы, собранные в короткий хвост на затылке, превратились в глянцевую сосульку, и с кончика этой сосульки на велюровую обивку сиденья сначала ручьем, а потом быстрыми тяжелыми каплями стекала вода. Короткая челка выглядела жалко и торчала козырьком над мокрыми бровями. Глядя на тебя, я вспомнил принцессу на горошине из старой детской сказки. Она была такая же мокрая и несчастная, когда постучалась в дом к принцу. Только, в отличие от нее, ты была настоящей.

В руке у тебя были туфли. Две темно-коричневых замшевых «лодочки» на высоченных каблуках-шпильках. С трудом оторвав взгляд от этой сюрреалистической картины, я перевел его вниз и увидел твои мокрые ступни. Вокруг них на резиновом коврике была целая лужа воды. Тонкие щиколотки и пальцы, испуганно поджатые внутрь, с едва заметным розовым перламутром на коротких овальных ногтях.

На самом деле, эта музыка тебе удивительно подходила.

Ты продолжала беззвучно открывать рот, пытаясь донести до меня смысл происходящего. А потом, видимо, отчаявшись, внезапно замолчала. Некоторое время мы так и сидели, глядя друг на друга, окруженные одуряюще громкой музыкой. Мне казалось странным, что еще несколько секунд назад ты существовала в этом мире совершенно отдельно. Как-то так все совпало, соединилось в одном коротком мгновении и оказалось на своих местах – и твой блестящий хвост-сосулька, и твои босые ступни, и мокрые ресницы. И золотые хиты «Boney M», которые с тех пор звучат в моем проигрывателе практически постоянно.

Звук постепенно становился тише и наконец умолк совсем. В промежутке между «Bahama mama» и следующей песней, стряхнув оцепенение, ты успела прошептать:

«Сделайте, пожалуйста, потише».

И бросила почти отчаянный, умоляющий взгляд на встроенный в панель проигрыватель компакт-дисков. Не повиноваться этому взгляду было невозможно. Я протянул руку и повернул регулятор громкости без малого на триста шестьдесят градусов. Теперь в машине снова был слышен только шум дождя. Ты сказала:

«Спасибо».

Потом, помолчав немного, добавила:

«Меня зовут Инга».

И опять, после небольшой паузы:

«Извините…»

Собственно, больше говорить было уже ничего не нужно. Эта информация была безнадежно исчерпывающей, твои извинения я принял, не моргнув глазом, забыв о своем маниакальном пристрастии к чистоте салона. Хотя и не совсем понятно было, за что именно ты извиняешься – может быть, за то, что тебя зовут Ингой?

«Хорошее имя», – ответил я на всякий случай. Ты кивнула и продолжала смотреть на меня, явно ожидая, когда же тебя выгоню. Потом сказала совершенно серьезно:

«Там дождь».

Я спросил:

«Правда?»

Ты, видимо, всерьез подумала, что я мог этот дождь не заметить, и кивнула в ответ.

Я рассмеялся первым. В самом деле, смотреть на тебя без смеха было невыносимо. Ты робко улыбнулась, впервые подумав о том, что я может быть вовсе и не собираюсь набрасываться на тебя с кулаками. Более того, что могу быть совсем не против твоего присутствия в салоне своего автомобиля.

Твоя улыбка мне ужасно понравилась. Она была искренней и какой-то беззащитной, детской улыбкой, хотя глаза у тебя были абсолютно взрослыми и впечатления девочки-тинейджера ты не производила. Я подумал, что тебе наверное лет двадцать шесть – двадцать семь, хотя на самом деле было тогда тебе всего лишь двадцать четыре. Мой взгляд как будто приклеился к этой твоей улыбке, а ты вдруг, окончательно успокоившись, заговорила.

Я слушал тебя, не перебивая. Ты рассказывала о том, как вышла из дома, даже и не подумав прихватить с собой зонт. Пожаловалась на осень, обвинив ее в вероломстве. Неподалеку от офиса страховой компании располагался в полуподвальном помещении мало кому известный магазинчик с нехитрым названием «Аудио-видео». Название говорило само за себя – ты вышла из дома, чтобы купить несколько дисков с фильмами. Когда у тебя плохое настроение, тебя спасают только фильмы. Читать книгу не получается, ты не можешь сосредоточиться, а вот фильмы тебя завораживают. «Магия кино», – смешно объяснила ты и принялась рассказывать дальше. Ты рассказывала много такого, чего по идее нормальный человек никогда в жизни и не подумал бы рассказать случайному знакомому. Хотя тогда мы, по большому счету, даже еще и не были знакомы. Едва ли мне могли быть интересны подробности твоего блуждания между стеллажами с дисками. Твой разговор с продавцом, твое разочарование по поводу отсутствия обещанной им еще на прошлой неделе какой-то старой советской комедии. Твоя безумная радость в тот момент, когда ты вдруг обнаружила на полке долгожданный фильм неизвестного мне то ли китайского, то ли японского режиссера с труднопроизносимой фамилией.

Конечно же, все это мне было не очень-то интересно. Я даже и не пытался запомнить фамилию этого продвинутого режиссера, который вместо традиционного и ожидаемого от любого нормального то ли японца, то ли китайца мейнстрима с восточными единоборствами взялся снимать пост-модернистские артхаусные полотна.

Мне просто было приятно тебя слушать. Я даже забыл про свою автогражданку и совсем перестал слышать шум дождя, который с прежней настойчивостью барабанил в стекла. Слышал только твой голос и думал о том, почему мне так приятно его слышать. Думал лениво, не спеша, нанизывал каждое твое слово на невидимую нить, из которой получались настоящие бусы.

Ты смутилась, когда я улыбнулся своим мыслям в самый неподходящий момент. Улыбаться, на самом деле, было нечему – ты как раз подошла к самой печальной части своей истории. Не успев отойти и ста метров от магазина, ты попала под этот неожиданный, непонятно откуда взявшийся дождь. А на ногах у тебя были туфли – абсолютно новые, замшевые, ужасно красивые, которые ты купила буквально вчера за сумасшедшие деньги. Ты даже зажмурилась, когда оплачивала эти туфли в кассе. В самом деле, что здесь может быть смешного?

«Я что-то не так сказала?» – спросила ты напряженно.

Я отрицательно покачал головой, забавляясь твоей реакцией.

«Тогда почему вы так улыбаетесь?»

Можно было бы, конечно, попытаться рассказать тебе про воображаемые жемчужные бусы, которые я собирал из твоих слов, но мне не хотелось выглядеть глупо.

«Я просто представил, как вы зажмурились перед кассой».

Ответ тебя вполне удовлетворил, и ты стала рассказывать дальше. Рассказ наконец подошел к логическому завершению, хотя сам по себе был всего лишь долгим предисловием к своей завершающей фразе: