— В Чайна-тауне.

Томкин хмыкнул и повернулся в своем высоком кресле. Его руки бессмысленно перебирали, словно четки, многочисленные кнопки на пульте управления.

— В Чайна-тауне? Конечно, с этим подонком Кроукером. — Томкин посмотрел на Николаса безжалостными синими глазами.

“Это глаза моряка, — подумал Николас — Глаза человека, привыкшего к жестоким проделкам моря и неба. Глаза человека, который один из всей команды выжил после кораблекрушения и с трудом справляется с одиночеством”.

— Не очень-то якшайся с этим полицейским. Ник. Я жду: пусть этот сукин сын хоть на шаг переступит черту, и тогда я его сотру в порошок.

Николас вспомнил, как Кроукер рассказывал ему о Гелде, и улыбнулся. Что случится, если Томкин узнает, что Кроукер встречается с его дочерью? Пожалуй, его хватит удар.

— Этот ублюдок вцепился в меня как клещ. Он вбил себе в голову, что я убил Анджелу Дидион, — только потому, что я ее трахал.

Николас смотрел на него, перекатывая между мозолистыми пальцами крошечный электронный диск.

Томкин презрительно фыркнул; Николасу это напомнило лошадь, встающую на дыбы.

— Эта девка пошла по рукам. Она цепляла мужиков прямо на улице — ее это возбуждало. Но не только мужиков. Да если бы я знал о ее делах, то никогда бы... черт, она ловко это скрывала. — Томкин поднял руку, и платиновое кольцо тускло блеснуло. — Словом, дело прошлое. Но этот фараон никак не может успокоиться, понимаешь? Он носится как облезлый пес со своей старой костью, которая никому уже не нужна.

— Он делает свою работу.

— То-то и оно, что он не делает свою работу! — закричал Томкин и ударил кулаком по столу. — Дело Анджелы Дидион уже закрыто, и все в этой сраной полиции давно о нем забыли — все, кроме Кроукера! Что он себе напридумывал? Говорю тебе, у него ровным счетом ничего нет за душой. Да я его насквозь вижу: ему не терпится снова прочитать свое имя в газетах. — Томкин резко повернулся в кресле, туда и обратно. — Вонючая ищейка. Но уж мое имя ему пропечатать не удастся. Ему нужен хороший урок, и он его получит. — Он поднял глаза. — Так что с этим типом — ниндзя?

— Я пришел к вам, чтобы об этом поговорить. До сих пор он диктовал нам правила игры. Думаю, пора изменить положение. И если мы возьмем инициативу в свои руки, у нас будут хорошие шансы. Другими словами, мы должны оказаться на поле боя раньше его.

— Ну, так в чем дело? Как раз за это я тебе и плачу, верно?

— К сожалению, это не так просто.

— Делай, что считаешь нужным. Меня это не волнует. Мне нужно одно — избавиться от этого ублюдка, раз и навсегда.

— Это касается вас лично.

— Еще бы. Его послали сюда, чтобы меня убить.

— Я тоже у него в списке.

— Что?

— Я знаю этого человека. У нас с ним старые счеты; к вам это не имеет никакого отношения.

— Понимаю.

— Но это поможет нам заманить его в ловушку.

— Каким образом?

— С помощью вот этой штуки. — Николас показал Томкину крохотный “жучок”. — Сейчас он не работает. Но это прибор контактного типа: стоит только приложить его к поверхности, и он снова оживет.

Глаза Томкина блеснули: мошенничество было его стихией.

— Ты хочешь сказать, что...

— Мы его снова включим — и используем. Есть надежда, что он поверит, будто произошел какой-то случайный сбой...

— А что, если он умнее? Я много слышал о ниндзя...

— Не думаю, что это имеет значение, — перебил его Николас. — Если у него будет возможность добраться одновременно до нас обоих, он ею воспользуется, несмотря на любые подозрения. В этом состоит мой план, понимаете? Это вызов, и он никогда перед ним не отступит.

— Значит, мы должны пригласить его сюда, — медленно проговорил Томкин.

— Да.

Синие глаза настороженно смотрели на Николаса. Николас почти слышал, как работает мозг Томкина, взвешивая все “за” и “против”, словно принимая решение о крупной сделке. В некотором смысле это и на самом деле была сделка.

— Согласен, — решился Томкин.

Потом, когда Николас отключил “жучок” и завернул его в толстую мягкую ткань, Томкин спросил:

— Можно все устроить к послезавтрашнему вечеру?

— Вполне.

— Хорошо.

Когда Николас уже собирался уходить, Томкин взялся за телефонную трубку.

— Слушай, Ник, а ты не говорил, что у тебя трудности с Жюстиной.

Николас окаменел, внутренне проклиная Томкина. Выходит, он снова следил за дочерью? Откуда же еще он мог знать?

— Я попал в точку? — Томкин засмеялся. — Ты чертовски хорошо держишься. Ник, но я-то знаю.

— Что именно вы знаете? Томкин пожал плечами.

— Только то, что она в городе, с другим парнем. Не знаю, кто он, но скоро узнаю. — Томкин опустил глаза и начал набирать номер. — Очень жаль. Я хотел, чтобы вы были вместе. Ты ей подходишь. А теперь я боюсь, что у нее все начнется сначала.

— Где она?

— Алло? Да, это...

— Томкин!

— Подождите минутку, не кладите трубку. — Томкин прикрыл ладонью микрофон. — Что ты сказал? — спросил он ласково.

— Где она?

— В какой-то дискотеке. На Сорок шестой улице. — Он порылся в бумагах. — У меня где-то было записано... Ну да, вот. — Томкин прочитал Николасу название и адрес. — Знаешь это место?

— Я не хожу по дискотекам, — ответил Николас с едва сдерживаемой яростью.

У Томкина был такой вид, будто он проглотил необыкновенно вкусную конфету.

— Ну да, разумеется. Иначе ты бы мог встретиться с ней гораздо раньше. Она любит там бывать — может, и тебе попробовать? — Он вернулся к прерванному телефонному разговору.

Какое-то время Томкин произносил фразы, лишенные всякого смысла, одновременно прислушиваясь к тому, как захлопываются двери лифта и он с мягким жужжанием трогается вниз. Когда этот звук затих, он не глядя положил трубку и потянулся к ящику стола.

Томкин заворожено разглядывал пластмассовый диск. У него на лбу проступила полоска пота; так случалось всегда, когда ему приходилось принимать важное решение. Его сердце учащенно билось.

Томкин облизал пересохшие губы, осторожно достал “жучок” из ткани, укрепил его на столешнице и повернулся в кресле, чтобы увидеть мигающие огни города. Наконец, он начал говорить.

— Конечно, все зависит от того, насколько он тебе нужен. Но что, если я обеспечу тебе Николаса Линнера? Я могу преподнести его на тарелочке. — Томкин повернулся обратно и теперь обращался прямо к “жучку”. — Не сомневаюсь, ты бы много за него отдал. Что скажешь?