Мать прекратила гладить и стоймя поставила утюг на стол.

— Ты написала роман? — спросила она на диалекте.

— Вроде как.

— Так да или нет?

— Да.

— И тебе заплатят?

— Не знаю.

Я выскочила на улицу и побежала в бар «Солара», откуда можно было позвонить по межгороду. После нескольких попыток — Джильола кричала мне из-за стойки: «Давай уже, говори!» — я услышала голос Пьетро. Он сразу предупредил меня, что его ждет срочная работа и у него совсем нет времени. Впрочем, о книге он знал не больше, чем уже написал.

— Но ты-то ее прочел? — с волнением спросила я.

— Да.

— И не написал мне ни слова!

Он что-то пробормотал о том, что страшно занят и ничего не успевает.

— И как тебе?

— Нормально.

— Нормально?

— Хороший роман. Но лучше поговори об этом с мамой: я филолог, а не литературный критик.

Он продиктовал мне номер телефона родителей.

— Мне неловко им звонить…

— Ты написала книгу, ты за нее и отвечай, — с легким раздражением ответил он. Я удивилась: обычно он всегда был вежлив.

Я почти не знала Аделе Айроту, мы виделись с ней всего четыре раза и обменялись только парой дежурных фраз. Почему-то я думала, что она — просто мать семейства, хотя образованная и умная. Супруги Айрота ничего не рассказывали о себе и вели себя так, словно ничего особенно собой не представляют, одновременно принимая как должное, что все их знают. Лишь теперь мне стало ясно, что она еще и работает и обладает определенным влиянием. Трясущейся рукой я набрала номер. Мне ответила домработница и передала трубку Аделе. Мы вежливо поздоровались друг с другом. Она называла меня на «вы». Она подтвердила, что в издательстве не сомневаются, что книга будет иметь успех; кажется, они уже отправили мне договор.

— Договор? — переспросила я.

— Ну да, договор. Или вы уже связали себя обязательствами с другим издательством?

— Нет. Но я… Я даже ни разу не перечитала текст.

— Вы хотите сказать, что это первый вариант? И вы написали его вот так, на одном дыхании? — недоверчиво спросила она.

— Да.

— Уверяю вас, он вполне готов к публикации.

— Но мне надо еще над ним поработать!

— Доверьтесь мне и ничего в нем не меняйте. В нем есть искренность, органичность и тайна — все главные качества настоящей литературы.

Она еще раз меня поздравила, хоть и не без иронии. И заметила — как будто я этого не знала, — что «Энеида» тоже не завершена. Она была уверена, что я давно пишу, и спросила, что еще у меня есть. Я призналась, что это моя первая попытка, чем изумила Аделе. «Талант и везенье!» — воскликнула она и объяснила, что в издательском плане возникла дыра, поэтому моя повесть не только произвела хорошее впечатление, но и пришлась как нельзя более кстати. Книгу намеревались выпустить весной.

— Так скоро?

— Вы против?

Я поспешила сказать, что я только за.

Джильола, которая из-за своего прилавка слышала весь разговор, спросила с нескрываемым любопытством:

— Что случилось?

— Пока не знаю, — ответила я и быстро вышла на улицу.

Я бродила по кварталу, задыхаясь от обрушившегося на меня счастья. Кровь стучала в висках. Я не собиралась отшивать Джиольолу, я и правда не до конца понимала, что происходит. Что у меня было в реальности? Несколько строчек в самом конце письма Пьетро и разговор по межгороду. Может, это какая-то иллюзия? И что такое договор? Мне что, заплатят какие-то деньги? У меня появятся какие-то права и обязанности? Или я навлеку на себя какие-то неприятности? Пройдет несколько дней, и выяснится, что они передумали и никакой книги не будет. Те, кому понравился текст, прочитают его еще раз и решат, что он никуда не годится, а те, кто его не читал, рассорятся с теми, кто настаивает на публикации, и все вместе ополчатся против Аделе Айроты; сама Аделе Айрота изменит свое мнение, почувствует себя униженной, взвалит вину за свои неприятности на меня и убедит сына со мной расстаться. Я как раз проходила мимо нашей старой библиотеки: давненько я туда не заглядывала. Я толкнула дверь. В читальном зале не было ни одного человека, в воздухе пахло пылью и скукой. Я медленно шла вдоль стеллажей, рассеянно трогая потрепанные корешки. Пожелтевшая бумага, ободранные переплеты, буквы, чернила. Вспомнилось слово: «тома», и у меня захватило дух. Я поискала на полке «Маленьких женщин». Да вот же они! Неужели все это происходит на самом деле? Неужели со мной случится то, о чем мы когда-то мечтали с Лилой? Через несколько месяцев появится еще один томик, со страницами, заполненными напечатанными типографским шрифтом моими словами, с обложкой, на которой будет стоять мое имя — Элена Греко. Именно я прерву долгую череду моих неграмотных или полуграмотных предков, и никому не известное имя войдет в вечность. Пройдут годы — три, пять, десять или двадцать лет, — и моя книга приземлится на этой полке, в библиотеке квартала, в котором я родилась. Ее занесут в каталог, и люди будут ее брать, чтобы узнать, что такое написала дочка швейцара. Я услышала, как за стеной кто-то смывает воду, и подумала, что сейчас появится синьор Ферраро — все такой же худощавый, может, только с еще глубже запавшими щеками, с короткой щеткой седых, но по-прежнему густых волос, обрамляющих низкий лоб. Он-то сумеет оценить происходящее со мной, он поймет, почему у меня горят щеки, а в висках бьют молотки. Но из туалета вышел незнакомый низенький толстяк лет сорока.

— Вы за книгами? — спросил он. — Поторопитесь, мы закрываемся.

— Я хотела бы поговорить с синьором Ферраро.

— Он уже на пенсии.

Поторопиться. Они закрываются.

Я развернулась и ушла. Я вот-вот стану писателем, а во всем квартале нет ни одного человека, который мог бы мне сказать:

— Фантастика! Ну ты даешь!

Я и представить себе не могла, что получу столько денег. Однако вскоре по почте пришел экземпляр договора, согласно которому издательство — спасибо Аделе! — обязалось выплатить мне аванс в размере двухсот тысяч лир; еще сто тысяч — после подписания договора и еще сто — после сдачи рукописи. У матери перехватило дыхание, ей не верилось, что все это происходит наяву. Отец сказал: «Я столько и за несколько месяцев не заработаю!» Они оба разнесли новость по всему кварталу: наша дочка разбогатела, она теперь писательница и обручилась с профессором. Я снова ожила, и забросила подготовку к участию в конкурсе. Когда пришли деньги, я купила себе платье, кое-что из косметики, впервые в жизни побывала в парикмахерской и поехала в незнакомый мне Милан.

На вокзале я совершенно растерялась. С большим трудом нашла метро, вышла на нужной станции и, бледная от страха, остановилась возле здания издательства.