* * *

В корабле миллион деталей, ведущих слаженный диалог;

Библия столь же сложна, как машина, и не зря ее создал Бог.

Начало ясно: «Да будет свет». Благая Книга дает сигнал:

Бог сотворил Вселенную – и скоростью света ее сдержал.

Свет! То же самое, что и Бог: общепризнанная святыня:

Глас, что нашептывает иное, – это греховная наша гордыня.

Но мне едва ли стукнуло двадцать, я от грез вконец отупел

И кайфовал при мысли о том, что «це» – это вовсе не предел.

Та мысль лучилась во мне авророй, меня пронизывала собой:

Меня искушали уже не речью, но неименуемой новизной…

Тебе мои ведомы ум и сердце, Ты знал, как низко я паду…

Второй инженер на «Геспере», но первый, увы, в аду!

Меня озарило как молнией, ударившей ниотколе:

Надо перекрутить сингулярность внутри бергсонова поля —

И создать вторую грав-струнную оболочку с обратным спином

(Субквантовая инерция ей станет отличным трамплином).

Когда оба порога Хокинга к «це» приблизятся микротреньем,

Перекрестная гравитация пузырю придаст ускоренье!

А внутри конверта – корабль! Он тяжелой броней одет,

Замер в точке, где сил скрещенье обе силы сводит на нет.

А внутри корабля – экипаж, людские души обоих полов,

Адамы и Евы, блазнимые змеем моих премерзких грехов:

Они б долетели до звезд за недели – не за века, вернее,

Они преступили бы Божий Закон – деяния нет дурнее.

Я был молод, я был порочен, я не видел второго дна,

Потому я решил заработать, чтоб проект оплатить сполна.

Лишь недавно свершились битвы великих Торговых домов.

Lex Ulanova был в новинку: справедлив, но жесток и суров.

По-любому в бюро патентов я заявку подать не рискнул;

Проработал втайне все схемы, никому ничего не сболтнул.

О богатстве грезя, не думал человекам секрет подарить.

Тогда я считал, что алчен; на деле вела меня Божья нить.

Ты меня направлял десницей, о бедных ногах заботясь моих,—

От хлада Сатурна до зноя Венеры дорогой печалей немых

Прибыл «Геспер» в сельхозугодья: сотни тысяч зеленых сфер

Парят вокруг Солнца, купаясь в свете, лишенном бесовских скверн.

Десять мильонов тонн белка с фермерских мы увезли равнин

По незримой дуге к лунно-земной станции в точке Лагранж-А1.

До тахионной тяги все грузы перевозили тихо-спокойно,

И я в пути размышлял, может ли умное быть достойным, —

И первые строки Библии передо мною предстали зримо:

«Я создал космос из света, и да будет он нерушимым».

Дремал в каюте, пьян, изможден и сомнениям сопричастен:

«Лучше себя ослепить, чем глядеть на звезды с греховной страстью!»

Но возражает другой голос: «Эти дороги в космос ведут,

Чтоб был человек парящим орлом – не жабой, застрявшей в пруду!»

Бог и дьявол бьются во мне за душу, и я понимаю, что влип,

И правой рукой сжимаю работу всей моей жизни – один инфочип.

Один лишь чип: только на нем – схема сверхсветового скачка;

Ересь и грех под маской нейтрального математического языка.

Уничтожить ли чип – или открыть людям тайну, и пусть летят?

Убьют мои действия Дух Святой – или же мертвых воскресят?

Вдруг я слышу сигнал тревоги, кто-то бежит, потом – шарах!

Взрыв стоп-поля мгновенно разносит двигатель в пух и прах.

Управляющие программы мерцают и гаснут; корабль плох;

Электроэнергия исчезает; тьма застает меня врасплох.

Мкоко мертв – он погиб при взрыве; Вэй Ху-чо накрыло волной;

Воздух уходит, тепло вместе с ним, скорость близится к нулевой.

Повсюду – тьма, она чернее души, лишенной Божьих огней;

Космос вовне черен как смерть, но все же внутри душа темней.

Мы как раз проходили мимо Луны с бессолнечной стороны:

Ни один фотон не нарушил пространства необоримой тьмы,

Пока мы не вылетели навстречу ясной солнечной белизне,

И я Твоей милостью при свете не осознал, что делать мне.

Светил один лишь иллюминатор, и я, о чуде Тебя моля,

Понял: нельзя терять ни секунды ради спасения корабля.

Сдвинул вручную переборки (пизомоторы взрыв погубил)

И вместе с мейнфреймами В и С корневую сеть перезагрузил.

Спас корабль и все наши жизни (только Мкоко погиб в огне) —

Все потому, что Солнце Господне живительный свет явило мне!

После, готовя тело Мкоко для космических похорон,

Я запрятал свой инфочип в его «покойницкий балахон»:

Обрызгал труп особым составом и запечатал чип внутри,

Поскольку не мог его уничтожить – Боже, гордыню мою смири!

Но я хоть знал, что обязан сдаться, что мне нельзя идти до конца:

Твой свет осветил мой грех – спасибо, что не отвратил от меня лица.

Так я сразился с Аполлионом[70]– ах! – расстроившись, как дитя,

Кинул труды и мечты о богатстве в вакуум, голову очертя.

Выбросил годы упорной работы в бесконечье космических трасс,

Зря потратил силы и деньги, зато бессмертную душу спас.

* * *

Двигатель сердца жрет энтропия, боль и утраты им правят равно,

Вот почему Совершенный Корабль людям построить не суждено.

Мне не придумать его очертанья, не оценить его форму и плоть.

Но я жил, я летал в космосе. Я благодарен Тебе, Господь!

И я сделал то, что я сделал, – Ты вскоре подвергнешь меня суду,—

И вряд ли мне светят кущи в раю – уж скорее место в аду.

Но, одолев притяженье смерти, душа, свободна, в светлом венце,

Смеет надеяться полететь в Корабле Совершенном быстрее «це».

Бог – пилот, благодать – горючее: лет световых пролетев миллион,

Мы во мгновенье ока прибудем в наш дом – небесный Авилион[71].

* * *

Не дают они мне покоя: «Где, Мак-Оли, заметки твои?

Ты ведь их восстановишь, верно? Построишь межзвездные корабли?

Начни с нуля, одолей матчасть! За воспоминания уцепись!