– Вашбродь? – привычно сократил казак «ваше благородие».

– Серег, у тебя лифт опять не работает, – сообщил Калашников и услышал в трубке протяжный стон. – Извини, но мне влом подниматься на такую верхотуру. Придется тебе самому вниз нагрянуть как можно быстрее. Оденься полегче, возьми вещи – машина ждет, нам надо сразу ехать.

– Куда? – трагически задрожал малининский голос в динамике.

– Тащить верблюда, – привычно зарифмовал объяснение Алексей. – Давай мы сейчас это по мобильному обсуждать не будем, лады? Беги быстрее.

Отключив связь и попросив шофера заглушить мотор, он в ожидании помощника сел на лавочку возле подъезда – предварительно проверив, не окрашена ли она. Рядом под высохшим деревом, несмотря на поздний час, резались в домино трое пенсионеров. Голос одного из них показался Калашникову знакомым – слышал в новостях о прибытии VIP-персон.

– А штаааааа это ты уже второй раз «рыбу» выложил? – гневался седовласый дедушка с одутловатым лицом, активно жестикулируя рукой, на которой не хватало двух пальцев. – Я тоже хоть раз выиграть должен, понимашь.

Партнеры по домино устало переглянулись.

– Борис Николаевич, ты, чай, не дома, – агрессивно ответил один из них, генерал в темных очках и темно-зеленом мундире с нашивками. – Это тебе в Москве все министры в теннис поддавались, а тут уж извини-подвинься.

Генерал говорил по-русски с ужасным акцентом, но довольно правильно. Некоторым иностранцам язык Ада давался легко: впрочем, все новички так или иначе проходили шестимесячные курсы ускоренного изучения.

– Неужели я никогда не выигрывал в теннис? – расстроился Борис Николаевич. – Ну и свинья же ты, Аугусто. И вообще: кто тебе, понимашь, позволил меня учить? Меня народ демократически на должность избирал, а ты при перевороте людей перекрошил кучу. Я хоть старушек не убивал.

– Ага, – подтвердил генерал. – Ты их ограбил. И если я такой плохой, фигли вы ко мне в Чили ездили толпами, чтобы перенимать опыт экономического успеха? И слюной от зависти давились: о, вот бы нам своего Пиночета, а?

Борис Николаевич смущенно отвернулся, закашлялся и сделал вид, что занят перекладыванием потертых костяшек домино.

– Бурбулиса ко мне присылали, – наседал военный. – Политики ваши из моего кабинета не вылезали. Я же сказал: первым делом коммунистов расстрелять.

– А потом что? – не выдержал дедушка, уронив костяшку.

– Потом не знаю… – запнулся генерал. – В общем-то других рецептов у меня и не было. Просто если что-то не получается, то надо опять расстрелять коммунистов, и все пойдет путем. Беда в том, что они быстро кончаются и начинаются новые проблемы в экономике. Тогда метод другой.

– И какой, понимашь? – полюбопытствовал Борис Николаевич.

– Расстрелять еще кого-нибудь, – мечтательно улыбнулся Пиночет. – И объяснить, что все проблемы были из-за него. Только так при настоящей демократии и продвигаются рыночные реформы. Всему вас учить надо.

Третий пенсионер, одетый в майку и тренировочные штаны, полусонно слушал перебранку за столом. От него пахло техническим спиртом, глаза были мутны, он смотрел куда-то в сторону, теребя в руках локоны свалявшейся кудрявой бороды, где застряли остатки пищи. Присмотревшись, Калашников узнал его – это был персидский царь Ксеркс, которому весной в качестве сеанса наказания показали фильм «300 спартанцев». С тех пор он не мог выйти из запоя: не у каждого выдержат нервы, если увидишь себя на экране голым двухметровым уродом с пирсингом и педерастическими наклонностями.

Бухнула дверь, из подъезда, хрипя, вывалился Малинин. Подойдя к скучавшему на лавочке Калашникову, он отдал честь и свалился у его ног.

Алексей, нагнувшись, ласково потрепал казака по плечу:

– Ты прикинь, Серега… тебе ведь еще и обратно потом идти.

– Знаю, – сипел с потрескавшегося асфальта Малинин. – Лучше сдохнуть.

– Уже, – прервал его страдания штабс-капитан. – Возрадуйся – хуже тебе не будет. Ладно, давай отползем от этих пенсионеров под другое деревце.

Большую часть пути к деревцу Малинин проделал на четвереньках. Упав у корней, он отвинтил крышку и стал жадно пить прихваченную с собой воду. Через полминуты по его раскрасневшемуся виду Алексей понял, что это не вода. Вырвав фляжку, он тоже сделал большой глоток и поперхнулся.

– Ух ты! – в горле словно взорвалась портативная атомная бомба.

– Сам гнал, – признался польщенный Малинин. – Все просто, вашбродь. Система легкая: политура, денатурат, стеклоочиститель и немного сахару.

– А сахар-то зачем? – отплевывался Калашников.

– Для пикантности, – ухмыльнулся Малинин. – Так что у нас стряслось?

По мере того как Калашников рассказывал ему о странной встрече в кабинете у Шефа, где присутствовал загадочный человек в капюшоне, скрывающем лицо, взгляд Малинина прояснялся. Он еще раз приложился к фляжке, дабы окончательно осмыслить сказанное, потер лоб и булькнул.

– Знаете, вашбродь, ночами мечтал – хорошо б в Раю побывать, – признался он. – А теперь и боязно как-то. Нешто они без нас обойтись не могут?

– Не могут, братец, – сдержанно заявил Калашников. – У них ситуация еще хуже, чем у нас, – репрессивный аппарат для наказаний отсутствует начисто. Гаишников, чтобы дороги регулировать, – и тех по статусу не полагается.

– Я откровенно думаю, что в ближайшую тысячу лет они ни одного гаишника в Раю не увидят, – заметил Малинин. – А то и позже. Профессия у них такая.

– Неважно, – отобрал у него фляжку Калашников и сделал новый глоток. – Факт в том, что никаких следователей, дознавателей, судмедэкспертов и всего прочего у них нет, поскольку до этого не требовались. А теперь им, вишь ли, до зарезу нужно выяснить, куда из Небесной Канцелярии пропали три ангела, пока Голос из отпуска не вернулся. Иначе задаст он им перцу.

Малинин с суеверным страхом глянул на Калашникова снизу вверх.

– Вашбродь… – тихо, одними губами произнес он. – Да нешто Голос уже не ведает, как там и што происходит? Ему ведь открыто ВСЁ, вы знаете.

– Это, братец, безусловно, – подтвердил Алексей, с сожалением отметив, что на дне фляги почти не осталось огненной жидкости. – У меня тоже были сомнения, но Шеф детально все объяснил. Голос – он ведь тоже не робот, правильно? Работа у него нервная – врагу не пожелаешь: по сути, вкалывает двадцать четыре часа в сутки: эпидемию предотврати, войну закончи, землетрясение сделай помягче. А отдыхать надо, иначе глаз замылится. Вот он раз в семьдесят лет и уезжает на недельку развеяться, дать голове отдохнуть – в основном на какие-то тропические острова. Договоренность в Небесной Канцелярии строгая: что бы ни случилось, хоть ядерная война, во время отпуска Голос беспокоить запрещено, и сам он ни в какие дела не вникает – газет не читает, телевизор не смотрит. Потому что иначе это будет не отпуск, а полная лажа.