свое сердце, если оно у тебя есть, и найди там ответ на простой вопрос: почему ты это делаешь? – в огненных глазах что–то промелькнуло. – Понял, да? Люцифер свергнут, Трон пуст. Остановись, пока можешь! Побори искушение!

– Наивный Ангел, – он поднял руку вверх, ухмыльнулся и прокричал, издевательски улыбаясь, – за мной! – огненное плечо небрежно задело меня, мгновенно спалив кусок одежды.

Огненная орда двинулась вперед. И даже песок под их ногами обращался в пепел. Они обтекали меня, заставляя ронять злые слезы и стискивая кулаки. От влаги в глазах сталактит, росший из купола над адом, двоился и дрожал. Огромная «сосулька» тоже плакала, но всей ее воды не хватило бы, чтобы потушить пожар, полыхающий в душе Ангела.

– Саяна! – Горан пробился ко мне и обнял. – Не плачь! Если бы я только мог тебе помочь!

– Ты можешь. – я вытерла щеки и улыбнулась. – Скажи Эльзару – пусть раздевается!

Глава 5 Слезы ада

– Уже отжала моего дракона, кто бы сомневался! – пробормотал Драган, когда я запрыгнула Эльзару на спину.

– Добурчишься, возьму с собой кого–нибудь другого! Где там Охотники?

– Даже не думай! – прорычал он, забираясь на дракона.

– Ная, вы все поняли? – госпожа Ангел посмотрела на Стратим.

– Да, Светлая! – женщина с улыбкой кивнула, и через секунду Жар–птица взмыла в небеса.

Я не знала, получится ли воплотить задуманное в жизнь. Но помнила главное правило – всегда борись до последнего, а когда сдашься – поплачь и попробуй еще раз! Так учили Глеб и дед. Да и в жизни по–другому не выходило.

Это как в басне про двух лягушек, которые упали в кувшин с молоком, одна сдалась и утонула, а другая взбила лапками масло и выбралась наружу. В этой сказке лишь два момента, которые меня настораживают: не поймали ли потом вторую лягушку, чтобы она стала вечной маслобойкой в хозяйстве, и что делать, если в твоем кувшине вовсе не молоко, а вода?

Но сейчас не до этого. Пора начинать. Я кивнула Стратим, и она устремилась к молочно–голубому сталактиту. От ее пышущего жаром оперения по «сосульке» побежали белесые ручейки. Но когда она добралась до ее основания, холод, что царил наверху, не позволил повторить тот же трюк – стоило поверхности подтаять, он тут же сковывал жидкость обратно в лед.

– Господи, помоги, – прошептала я, – не верю, что тебе угодны тысячи смертей! Там женщины и дети! Там полукровки! На них нет греха Отступников, их предков! Останови убийц, Господи! Помоги этому миру возродиться, дай ему шанс!

По телу пробежала искорка, от сияния стало тепло. Я с надеждой вглядывалась в купол у сталактита, около которого кружил Эльзар, пока не увидела их.

– Ага! – изо рта вырвался торжествующий крик и клубочек пара.

– Что, невозможная моя? – Горан еще крепче сжал мою талию.

– Смотри! – мисс Хайд ткнула пальцем в извилистые трещины у основания «сосульки».

– И как нам это поможет?

– Иногда трещины нужны, чтобы впустить свет. – Сами по себе прошептали губы, и на этот раз я не стала зажимать их рукой, вместо этого прошептав, – если Ты сделал меня Дарующей прощение, то знай – они прощены!

Мой Свет ударил вперед. Туда же полетела секундой ранее брошенная сильной рукой Горана Гефестиона с крестиком Георгия на рукояти. Последними стали огненный кнут и мольба. Сталактит вздрогнул, замер, словно прислушиваясь к себе, а потом…

Зигзаги трещин с оглушающим треском поползли по его основанию. Я затаила дыхание. Сквозь них начали просачиваться крошечные капельки. А следом побежали ручейки! Купол отразил наш торжествующий вопль и гулко вздрогнул.

– Интересно, драконы умеют плавать? – задумчиво протянула я. Эльзар, повернув голову, покосился на меня и камнем ушел вниз, подальше от рождающегося небесного водопада. Жена последовала за ним. – Надеюсь, демонята успели всех предупредить. – пробормотала мисс Хайд.

Грохот за спиной, будто на части разлетались сами небеса, заставил меня втянуть шею в плечи, как испуганную черепашку. Большая часть сталактита ухнула вниз, еще глубже войдя в жерло вулкана, а потом накренилась и рухнула вбок, выломав часть горы. Лава накрыла адский лед, злобно зашипевший в ответ, но им не дано было долго выяснять отношения – дерзкий конфликт во всех смыслах потушила хлынувшая сверху вода.

Порождая волны и закручивая водовороты, она устремилась на пересохшую землю, размывая песок и прокладывая себе русло. Мы неслись над бушующей, словно в первый день творения, новорожденной рекой, промокшие до нитки из–за ледяной водной пыли и замерзшие до синих губ. Но геенцам пришлось куда хуже. Мощная волна не оставила им никаких шансов – потушив их жажду власти и растерев порождение геенны в порошок.

– Получилось! – торжествующе выдохнула я. – Горан, получилось!

– Люблю тебя! – прошептал он в ответ, обняв еще крепче. – Безумно люблю!

– И я тебя! – этот поцелуй определенно был самым романтичным из всех – вряд ли когда–нибудь нам удастся найти более потрясающий момент. Хотя, кто знает!

Глава 5.1 Слезы ада

Пандемониум, изнутри подтапливаемый лавой, исчезал на глазах. Жителей в нем уже не было. Мы следили за этим эпохальным событием издалека, стоя на холме. Этот мир, освобожденный от власти Падших, возрождался. Я кожей ощущала, как просыпается древняя мощь, дремавшая много столетий. Сквозь разлом в куполе, что остался после падения сталактита, виднелось голубое, как на земле, небо. Все возвращалось на круги своя.

Пандемониум ухнул и начал медленно проседать под землю. Последней в лаву уходила самая высокая, центральная башня дворца Люцифера. Мать демонов, паучиха, карабкаясь по ней, взобралась на шпиль и, дрожа, вперила в меня полный ненависти взгляд.

– Ты обещала мне, Ангел! – проорало это чудовищное создание. –  Обманулаааа!

– Вовсе нет! – прокричала в ответ мисс Хайд. – Я обещала тебе свободу! Вот она! Забирай!

– Ты пожалеешь! Вспомянешь меня! Тот, кто любит, вскоре предаст тебя! – ее зловещий хохот оборвался.

Лава лизнула лапы паучихи, заставив ту истошно заверещать. Через мгновение геенна поглотила ее полностью, и алые волны сомкнулись над шпилем. Теперь столица ада больше напоминала огромное жерло вулкана.

– О чем говорила эта тварь? – Горан сжал мою талию.

– Понятия не имею. – Мрачно ответила госпожа Ангел. – Узнаем, когда придет время,